Новая инквизиция

Хачатрян всё это время производил странные манипуляции под одеждой. Сусанна попыток помочь мужу не делала, стояла молча и неподвижно, автомат АКМ наготове. Лесник подумал, что в имитаторе беременности две таких пушки не протащишь, значит, были спрятаны здесь, в роддоме… Юзефом? Хачатряном? Уже неважно.

Наконец груда силиконовой плоти заколыхалась на полу.

— Вай, славно как, Юзеф-джан, целый год эту гадость таскал… Надоело, слушай. Хватит теперь, да? — Арик одёрнул пиджак, бесформенно обвисший на сухощавом теле. И добавил другим голосом, без следа армянского акцента: — И вообще хватит. Хватит тут Моню Мочидловера изобра…

Конец фразы заглушила длинная очередь — по Диане, по близнецам…

Последнее, что успел увидеть Лесник, был летящий ему в голову приклад автомата Сусанны…

Дела минувших дней — XVIII 12 августа 1937 года. Бегство

Митинг на Щёлковском аэродроме закончился. Смолкли речи, славящие героев Арктики, прокладывающих в Америку первую в мире грузовую авиалинию через полюс. Отзвучали здравницы вождям, и их, вождей, приветственные телеграммы. Шла последняя подготовка — быстро, деловито, без суеты.

Четырёхмоторный гигант ДБ-А с номером Н-209 на огромных крыльях застыл на взлётной полосе. Леваневский стоял чуть поодаль, курил. Последний бензозаправщик отвалил от самолёта, и в предотлётных хлопотах наступила некоторая заминка. Одни говорили — ждут мешки с почтой для Нью-Йорка, другие — меха для лётчиков.

Леваневский знал, кого он ждёт — и в глубине души надеялся не дождаться.

…Человек шёл через аэродром — невысокий, стройный, в изящном сером костюме и мягкой шляпе, в руке — небольшой походный баул, перетянутый ремнями. Среди людей в форме и рабочих комбинезонах человек казался чужим. Посторонним. Но, странное дело, никто из многочисленной охраны не подошёл, не остановил, не спросил документы. На человека не смотрели, а случайно скользнув взглядом — тут же забывали.

Человек шёл легко, уверенно, — тем не менее это было бегство.

— Здравствуй, Сигизмунд, — приветствовал Леваневского пришедший.

— Здравствуйте, Богдан Савельевич, — осторожно сказал тот. Хотел добавить: всё-таки решили лететь? — но не стал. И так всё ясно…

— Всё-таки я решил лететь, — сказал Богдан Буланский, словно прочитав мысли собеседника. А может — действительно прочитав, порой Леваневский всерьёз подозревал его в этом умении.

— Вам придётся пролежать всю дорогу в спальном мешке. Иначе замёрзнете, пойдём на шести тысячах метров… Запасных комплектов мехового обмундирования нет. Запасная кислородная маска есть.

— Ничего, Сигизмунд, долечу.

Что холод ему не грозит и на большей высоте, Богдан говорить не стал.

— Тогда… Извините, Богдан Савельевич, но сколько вы весите?

Буланский не удивился вопросу. Любой лишний вес на борту, когда лететь тысячи и тысячи километров, необходимо учитывать.

— С грузом — ровно пять пудов, тридцать четыре фунта и девять золотников…

Леваневский наморщил лоб, переводя в килограммы. Однако… Тяжёлый получался баульчик у Богдана Савельевича…

— Кастанаев! — командным голосом позвал Леваневский.

— Слушаю, Сигизмунд Александрович, — подошёл второй пилот. Богдана он не заметил.

— Над полюсом циклон, возьмём лишнюю сотню литров горючки. Выбросишь из НЗ…

Богдан не слушал, что перечисляет Леваневский, думал о своём. Он не решал «всё-таки полететь» — ситуация решила за него. Москва была зажата в стальное кольцо — мышь не проскочит. И кольцо сжималось. Богдан проскочил, уложив пришедших за ним аккуратными выстрелами из браунинга точно в сердце — но в затылок дышала погоня. Аресты шли днём и ночью — и эта на вид неприцельная стрельба по площадям достигла своей цели. Организации, которую Богдан Буланский двадцать лет создавал втайне от Конторы, — не стало. Бешеный пёс Юровский был жив — его болезнь и смерть в ЦКБ оказались гнусной комедией. Похороны, венки и речи, замурованная в кремлёвской стене урна — всё фарс. Проклятый интриган ушёл в тень и готовил превентивный удар. Ничего, придёт время — сочтёмся за всё. Сейчас главное — унести ноги…

…На серый бетон аэродрома упали два свёрнутых спальника, несколько мешков с продовольствием. Леваневскому это не нравилось, но он не мог отказать человеку, которому был обязан всем. Не только и не просто жизнью — к своей и чужим жизням Сигизмунд Леваневский давно относился без излишнего трепета. Гораздо важней была слава — портреты с лицом, известным каждому в этой стране, школы и фабрики, носящие его имя — имя одного из первых Героев Советского Союза. Слава долго обходила Леваневского — и пришла к нему три года назад исключительно благодаря Богдану Савельевичу… Слава полярного орла, спасавшего от гибели челюскинцев. Но лётчиков в стране много, и орлами становятся не все. Важно в нужный момент оказаться в нужном месте. Иногда Леваневскому казалось, что его покровитель попросту заранее знал, где и когда будет раздавлен льдами «Челюскин»…