-Слуш, нам долго ехать, я тут подрёмкаю немножко, ты разбуди меня, когда объявят Военный городок. Ладно?
-Конечно, Рыженька, спи, – Камилло накинул на него палантин и вытянул ноги, упираясь каблуками ботинок в предыдущее сиденье – трамвай опять начало потряхивать на стыках рельсов.
За окном простирался невероятных размеров пустырь с остатками каких-то фундаментов и каркасов, заросших бурьяном и топольками. Среди строительных вагончиков, бетонных блоков и сорной травы горделиво возвышалась новая бело-голубая многоэтажка, похожая на океанский лайнер среди рыбацких барж и буксирных судов. На её фасаде трепетала рекламная растяжка с надписью «НекоузЭкспострой – своим труженикам! Добро пожаловать в счастливое будущее!».
-Черёмушки по требованию, – крикнула соседка блондинки, поднимаясь с места. В уголках глаз, у висков, у неё переливались радужными брызгами две огранённые металлические капельки-слёзки, третья висела на цепочке в вырезе платья. Трамвай со скрежетом остановился, выпустив девицу. Её подружка-блондинка с огорчённым вздохом откинулась на спинку сиденья; Диксон заметил у её ног в белых сапожках дорожную сумку. Значит, на вокзал едет...
За окном проплыл назад дымящий, как неисправный керогаз, заводик; потянулись жилые кварталы типовой застройки. Во многих окнах, несмотря на глубокую ночь, горели яркие, белые галогеновые лампы.
Засвистели всё ближе и ближе сирены поездов, земля и рельсы начали мелко вибрировать от мощи проходящих где-то рядом тяжёлых товарняков. Лампы с треском разгорелись ярче. Трамвай нырял в туннели, под эстакады, ловко петлял меж складов, путей и составов; один раз он даже проехал под железнодорожным полотном по гигантской бетонной трубе. Блондинка встала, перекинув ремень сумки через плечо и подойдя к дверям. Резким жестом стёрла со стекла нарисованные глаза.
-Нефть вам в воду, если ещё раз так сделаете, – негромко, но с осязаемой угрозой сказала она, наклонившись к отшатнувшимся девочкам. – Запомнили, ведьмины отродья? Нефть в воду! Я слов коровам не бросаю.
-П-простите, – пролепетала школьница с косичками, наливаясь густой, спелой помидорной краснотой от стыда. – Мы просто пошутить хотели. Мы больше не будем!
-Центральный вокзал клина, – стеклянный, дрожащий голос в динамиках вибрировал, готовый вот-вот разбиться на осколки. Камилло уловил в нём боль и страх.
Двери торопливо лязгнули, закрываясь; трамвай без объявления следующей остановки так резко взял с места, что Диксон стукнулся затылком о ручку на спинке сиденья.
-Вниманию граждан, – надрывался на здании вокзала громкоговоритель, – экспресс на Цветоград отправляется с пятого пути! Просьба провожающим покинуть вагоны и отойти от края платформы!
Откуда-то сзади долетело шипение спускаемого пара, глухое лязганье и скрип берущего с места поезда... Но его перекрыл полный отчаяния вопль с ближайшей эстакады. Бежавший по ней молодой мужчина в дорогом кашемировом пальто, с кейсом в руке, явно опоздавший на экспресс, увидел уходящий поезд, остановился и завыл, запрокинув голову. В этом вое был такой дикий ужас, такая обречённость, что у Диксона обмерло сердце. Разбуженный Рыжик, откинув с лица палантин, бросил взгляд в окно – и, увидев на эстакаде опоздавшего пассажира, двумя руками нервно вцепился в свитер Камилло:
-Не смотри! Не смотри туда! Отвернись и не смотри!
Диксон хотел спросить: почему. Диксон хотел спросить: в чём дело-то. Но тут он увидел сам.
На кричащего мужчину налетела стая огромных, лаково блестящих ворон, повалила его на решётчатый настил эстакады. Замелькали перья, пальцы, когти, кашемир пальто, загнутые птичьи клювы... Трамвай дёрнулся и замер; все пассажиры прилипли к стёклам, не в силах оторваться от ужасного зрелища. Мужчина пытался ползти прочь по эстакаде, продолжая невнятно звать на помощь и стонать. По его изорванному в лохмотья лицу текла кровь, а вороны всё налетали, и царапали, и клевали, хрипло каркая проклятия...
Камилло не мог сказать, сколько это продолжалось – время словно заморозилось в глыбу льда с замершим в ней трамваем. Но закончилось это, когда из грязной жижи меж путей выскользнул длинный медный провод и поймал на лету одну из птиц. Истошный хриплый карк, блеск меди – и обвитая проводом тушка с чавканьем исчезла в грязи. Остальное вороньё с переполошенными воплями бросилось врассыпную, оставив истерзанного мужчину лежать на боку – и смотреть на пассажиров трамвая пустыми окровавленными глазницами.
Рыжик первым очнулся от оцепенения и тут же метнулся в кабину водителя. Клацнула дверь, отрезав кусочек звеняще-дрожащего стона, и через пару минут трамвай всё-таки тронулся с места и медленно двинулся прочь.
-Следующая остановка, – несколько неуверенно произнёс в динамиках голос Рыжика,
-Норское, переход на Закатную линию. К трамваям до Кривражек – налево, до Мараморочек – направо. Эм... Камилло, посиди пока там, девушке-водителю нехорошо, так что трамвай какое-то время придётся вести мне. И когда я говорю не смотреть – не смотри!!!