— Ах! — всплеснула руками Мариша, плюхнувшись на обувницу, удачно стоящую рядом. — Это же невозможно. И что вы хотите мне вернуть? Какой-то там обычный носовой платок мне не нужен. Не настолько уж я мелочна. Мне нужен был именно мой, — в ее голосе появился надрыв, — мой носовой платок. Слышите? Понимаете? Это была память… А вы…
И Мариша уткнула лицо в ладони и сделала вид, что залилась слезами.
— Понимаю, понимаю, — окончательно смутившись, забормотал Христианов. — Поверьте, мне так неловко. Вы так хорошо ко мне тогда отнеслись. А я вот… Потерял вот платок. Но я же не знал, что он вам так дорог.
У него на глаза прямо слезы навернулись. Другой бы на его месте разозлился на подруг, но Христианов был не таков. В людях он всегда стремился увидеть хорошее и теперь прямо расчувствовался.
— Вы отдали мне вещь, которая была вам так дорога, — произнес он. — Мне — постороннему, в сущности, человеку. А я… Я бессовестно потерял ее. Но мне… Но я… Я просто не предполагал, что существуют люди, способные на такой великодушный поступок. Поверьте, Мариша, вы уникальная девушка! И очень благородная.
Еще немного, и Христианов договорился бы до того, что Мариша почти святая. Но, к счастью, вернулась его подруга. И с присущим женщинам здравомыслием быстро навела порядок в голове своего впечатлительного возлюбленного, шепотом объяснив ему, что платок — это, в конце концов, всего лишь кусок ткани. А если кому-то он так дорог, так нужно держать его при себе, желательно дома, в бархатной шкатулке и любоваться им, а не совать всяким сомнительным типам с разбитыми носами, которые к тому же не умеют постоять за себя в драке.
Тем не менее приняв от подруг их подношение в виде пакета с нарезкой карбоната, копченой шейки, балыка и двумя бутылками спиртного, она тоже извинилась за своего приятеля и его рассеянность. Мариша продолжала симулировать убитую горем женщину, и хозяева, чувствуя себя виноватыми, пригласили подруг поужинать с ними. Подруги вежливо попытались отказываться, но, видя, что приглашение могут и не повторить, быстренько сняли туфли и пересели в уютные кресла в гостиной.
Слегка опешившие от такой стремительности хозяева разделились. Христианов остался развлекать гостий, а его подруга отправилась на кухню готовить стол. Вначале разговор не клеился. Однако после трех выпитых рюмочек коньяка язык у импресарио развязался. Подруги с ужасом следили за тем, как Христианов лихо опрокидывает в себя благородный напиток, даже не пытаясь его смаковать, и молча ждали возможности завязать беседу.
Наконец бутылка коньяка опустела наполовину, а Христианов слегка успокоился из-за не дававшей ему покоя утраты чужой реликвии. И разговор можно было направлять в нужное русло.
— Вот вы говорили, что Армен вам показался знакомым, — произнесла Мариша. — Может быть, вы прежде с ним встречались?
Христианов отрицательно покачал головой.
— Мне показался знакомым не он сам, а только его голос, — ответил он. — Впрочем, я не могу ручаться со стопроцентной гарантией. Дело в том, что тот человек, на чей голос так похож голос Армена, как я вам уже говорил, мертв.
— Да что вы! — хором поразились подруги, припоминая, что Христианов и в самом деле что-то такое говорил.
— Да, да, — решительно покивал головой импресарио. — И в этом я готов присягнуть хоть на Библии. Такая трагическая история. Известный певец, и погиб так нелепо и ужасно. Об этом писали все европейские газеты. И даже наши газеты поместили несколько статей о нем.
— Так этот человек был не россиянин? — воскликнула Мариша.
— Нет, он был гражданином России, насколько я знаю.
— Но почему же в таком случае европейские газеты взахлеб писали о его смерти, а наши поместили всего несколько статей?
— Карен Георгиевич был выдающейся личностью, — сказал Христианов. — Он был известнейшим оперным певцом, выступавшим на лучших сценах мира. Замечательный голос. Уникальный. Но так случилось, что признание и слава пришли к нему не у нас в стране, а в Европе. Там его знали и почитали. А у нас он дал в последний год всего один концерт, на котором мне и довелось услышать и навсегда запомнить его восхитительный голос. После его смерти я был уверен, что такой голос в ближайшие сто лет уже не возродится. Таланты и гении не так часто снисходят в наш мир. И каково же было мое удивление, когда я услышал тот голос на каком-то теплоходе, плывущем по Ладоге. Голос, которому могли бы рукоплескать миллионы, звучал в крохотном музыкальном салоне под аккомпанемент расстроенного рояля. Было от чего прийти в исступление!
— Так вы говорите, что это был тот самый голос, а значит — тот самый человек? — недоуменно переспросила у Христианова Инна.
— Да нет же! — с досадой отозвался он. — Карен Георгиевич умер! Об этом писали в газетах. И даже если бы он чудом выжил, то это не мог быть он. Армен выглядел совершенно иначе. Понимаете, у него было другое лицо. И в конце концов, Армен был попросту моложе и стройнее, чем Карен Георгиевич.
— А голос?