Ноль часов по московскому времени. Новелла II

И что из всего этого вышло?

Одно единственное − Болдырева очень скоро убрали из Счетной палаты, причем убрали с государственной службы по второму разу, и вообще в никуда.

Лешку я с утра послал в Суриковский институт за списком Марининых одногруппников, а сам, без особой надежды, позвонил в лабораторию, где еще вчера должны были приступить к полному биохимическому анализу крови Страхова.

И вместо слов: завалены работой, не обещают и завтра… услышал: «заходите через час».

Обрадовался.

Однако скоро появилась мысль, что всё это Маринина нервная чепуха, а я окажусь в глупом положении перед начальством, ведь именно Моков, по моей просьбе, давал указание на срочную экспертизу.

М-да, как сказал Степан Разин, проспавшись после известных событий: «Нехорошо получилось».

То есть еще не получилось, но к этому движется.

Через час я уныло отправился в лабораторию.

Два листа с названиями, которых я ни одного не понимаю.

− Что здесь кроме алкоголя, ничего?

− Чего.

Там в самом конце в графе «Посторонние вещества» мне называют препарат, название которого уже сам вижу.

− Заключение мы немного позже напишем, а пока на словах.

− На словах мне сейчас достаточно.

− Препарат, который применяется в крайне небольших дозах при лечении гипертонии. А в больших дозах может привести к смерти или сильным галлюцинациям. Но судя по всем показателям, погибший гипертонией не страдал, хотя вы все-таки уточните.

− А доза у него была…

− Почти десятикратная. И галлюцинации возникают, прежде всего, пространственные − человек перестает понимать, где он и что на самом деле вокруг.

Всё совпадало.

− А вообще, он был крепкий парень.

− Это по анализам?

− И по тому, что не умер при такой дозе от сердечного приступа. Видимо, сердце хорошо тренированное.

− То есть для среднего человека наступила бы смерть от остановки сердца?

− Скорее всего. А при ослабленном сердце − наверняка.

Оп-ля!

…

Иду к себе, в голове непонятное беспокойство, какая-то суета, словно чужой кто-то рыскает.

Однако скоро понимаю − это все же я сам: невольно, на подсознании, хочу связать два убийства.

Но убийства эти связываться не желают.

И я физически ощущаю пустоту между ними.

Тогда чего я там внутри сам на себя напираю?

Сразу, вернувшись, звоню Марине.

И после короткого разговора окончательно устанавливается − человека отправили на тот свет; никакой гипертонии не было, даже хвастал, что всегда давление сто двадцать на семьдесят. Как сказала она: «даже при гриппе лекарств не принимал, лечился лимонами и медом».

На вопрос − что делать? − нахожу ответ только один: надо отправляться в ресторан Страхова и «прощупать» того подозрительного, со слов Марины, управляющего.

А еще… еще Марина говорила про сына от первого брака, я упустил этот факт вчера, надо сейчас затребовать по нему справку.

По самому покойному и этому управляющему рестораном справки я уже прочитал. И ничего почти не извлек: Страхов закончил Плехановский, возраст − 47 лет, кандидат экономических наук, работал до 91-го года старшим научным сотрудником в НИИ; управляющий этот 30-ти лет, закончил Пищевой институт, работал кем-то в Мосторге; оба ранее несудимы и не привлекались.

Ничего необычного в том, что один человек из гражданского, а не уголовного мира, отправил на тот свет другого такого же, в начале 90-х не было. Впрочем, оно и сейчас никуда не ушло, это что-то в крови − национально-исторический спорт такой. Вспомним, старой русской традицией были деревенские драки по праздникам − религиозным в то время, кстати сказать. Дрались село на село, без близких соседей − улица на улицу, а там, где она была всего лишь одна, − две половины бились между собой; доходило и до убийства.

Откуда бралась озверелость, пусть даже подогретая крепким стаканом? Что за удовольствие − бить со всей силы без всяких причин человеку в лицо? Откуда оно вдруг рождается?.. А было ли подобное нечто в Европе? Я спрашивал многих, люди пожимали плечами: может быть «где-то когда-то», но они не помнят, не знают. Тогда почему у нас?

Ответ просится из сказанного уже о нелюбви русского человека к себе самому (а значит, к другому тем более) − но отчего она-такая укоренилась в русском характере?