И я уже вслух продолжаю:
— Тай ду-мку гада-ю…
— Начальник, эй… ты не сказився?
Мне не хочется дальше про «сокила» — я сам летаю! Сумасшедшая идея, сумасшедшая — она пока из отдельных кусков, но вот у меня их лохматые кончики — они свяжутся, знаю, что свяжутся!
У Леши круглые глаза.
— Не бойся, нет, не сказився, просто, по-моему, я всё знаю.
Оп! Да, связалось! И те слова — и всё остальное.
— Дима, ну толком скажи!
— Леш, нужна еще одна маленькая проверка. Дай-ка теперь я по телефону звякну.
Я по жизни заметил — удача не любит приходить в одиночестве, с ней в компании всегда какая-то приятная мелочь.
Вот и сейчас — дан отбой до утра.
После нашего сообщения о почти стопроцентной непричастности «кавказа», начальники сходили к заму и тот постановил сосредоточить действия на розыске: мальчика и девицы.
Замечательно — мне не нужно отпрашиваться и даже сообщать, что иду в «Арагви» на встречу с генералом.
Лешка корит, что оставляю его в неведении.
И угрожает подать раппорт о переводе в провинцию.
Мой полет продолжается.
По Петровке к центру.
Мимо, слева от меня, сохранившиеся, XVI века, красные кирпичи Высокопетровского монастыря — там внутри огромный, фантастический для нашего времени комплекс — пол московской истории там…
Петровский переулок… с филиалом Художественного театра, где играли все наши «великие»…
Большая Дмитровка — театр К. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко с превосходной балетной труппой, где сейчас сияет звезда Чернобровкиной…
Столешников… мне направо и чуть вверх…
Вон, «Арагви».
Тут уж совсем неловко в ментовской форме, но что поделать.
Однако меня ведут за красивые перегородки в какой-то вроде бы кабинет…
И здесь уже генерал.
— А я, Дмитрий, в этом, именно, доме квартиру недавно купил.
Этот — среди пяти-шести самых дорогих квартирных домов Москвы, а к началу 2000-х цены здесь вырастут в десять раз.
Сколько же в Москве денег?..
На столе коньяк, бутылка вина, сок в графине, закуски… — всё очень дорогое, даже не всё мне понятное.
Генерал уже начал, а по лицу — начал еще вчера.
Наливает мне, не спрашивая, коньяк.
— Выпейте, это очень хороший, — кладет что-то закусочное на тарелку.
Вижу измученное лицо, и я тороплюсь начать с главного:
— Всё совсем не так плохо! Только немножко непросто…
— Мальчик?!
— Он точно жив! Сто процентов, только…
Оказывается, свет может вспыхнуть внутри человека.
— Фу-у, Дима, дайте передохнуть…
И слабая, совсем, рука поднимает навстречу мне рюмку.
Сначала я рассказываю сбивчиво.
…
А теперь уже спокойно досказываю.
…
— Подождите, Дима, просто кинуть меня на деньги? И для этого… — рука поднятая просит меня остановиться: — две дочери у меня, одна почти взрослая, и мальчик, господи… я чуть тогда от счастья не умер… и он не мой?
— Зато он жив.
Во фразе моей, от бессилия, не смысловая, а даже грамматическая нелепость.
Мы снова пьем «Ахтамар» — черный почти, и с таким переливчатым вкусовым и душистым букетом, что не дает почувствовать градусы.
— Но как… двести тысяч… у нее больше было, и дом…
«Глаза сухие от слез» — понимаю теперь, что это значит: слезы ушли внутрь.
— Вы сами с ней, Дима… нет, мстить я не буду, но говорить с ней… нет, казнь мне такая… за всю жизнь она мне…
Всегда наступает завтра, то есть — пока мы живем.
А я сейчас живу почти что в раю — слушаю от всех, и самого полковника, поздравления.
Повторяю детали — «как я допер».
Хотя вчера получил огромный втык от отца и от брата.
«Ду-рак, Димка!» и: «Ну как ты мог? Мы же тебя потом из зоны не вытащим. Я с самого начала тебе говорил…», и снова: «А я тебе, дурак, раньше еще говорил…» — минут пятнадцать мочили.
Но вы попробуйте, попробуйте не взять у такого, как тот генерал!
Пачка скользнула в карман при расставании: «Дима, вы от страшных мучений меня избавили. Не обижайте! Ни себе, так другим деньгами поможете».
Отчитался дома за десять тысяч долларов.
И понеслось!
Зато теперь я в шоколаде.
— Сначала женский голос, позвонивший «кавказцам» по телефону, подозрения вызвал. Почему не мужской — раз там преступная группа, мужика не нашлось?.. Тем более, всем известно: Кавказ в денежных делах женщин совсем не любит.
Полковник взглянул на Михалыча, и оба одобрительно покивали мне головой.
— Ну ладно — мелочь. А тут Лешин текст, вчера еще, когда он с Рублевки вернулся: она, мать ребенка сказала: «в Германии работала в нашей школе, учительницей русского языка и литературы». Нормально?.. Учительница русского языка — да они над каждым ударением дрожат! А та, вдруг, берет хохлушку, которая «г-ы, дивлюсь, поглядаю», чтобы ребенку речь на всю жизнь испортила?
И трое все загалдели про русских своих учителей, да как они над каждым словом, да Пушкин… а полковник всё подытожил:
— Ты, Митя, наш Шерлок Холмс!
— И что собака вдруг потеряла след на территории у кавказцев…
— Да мазанули они его рубахой по тем воротам! — поддержал Леша.
— Ты б, Алексей, там сразу сообразил, — поправил его, с ехидцей, Михалыч.
А я победно закончил: