Ноль

Заклинания. В следующий раз придя в себя, я понял, что ко мне применяют нечто вроде заклинания «Восстановление здоровья». Очнувшись, я ощущал будто некая энергия, прохладным ветерком вливается в меня, отчего я чувствую себя всё лучше и лучше.

В этот раз рот мой был заткнут тряпкой. Вероятнее всего — моей же курткой.

— Господин задаёт вопросы, ты отвечаешь. Орать нельзя. Если понял — кивни! — сообщил мне Желет, как только я открыл глаза.

Я кивнул.

— На всякий случай: арбитра призывать бессмысленно. Ты купил билет и летишь по нему. Твоё право на передвижение не нарушено. Но если что, то не думай, будто у нас нет возможности плюнуть на вероятные санкции. После шести потраченных жемчужин санкции — уже мелочь. Усёк?

Я снова кивнул.

— Вынимаю кляп, и ты отвечаешь на вопросы. Готов?

В ответ на очередной кивок Эйнштейн выдернул тряпку из моего рта, а я, не медля ни секунды, вновь заорал.

— Помогите! Убивают! Девятая…

Закончить я не успел, мой рот снова был безжалостно заткнут. К счастью или несчастью, в этот раз мои мучители действовали аккуратнее и сознание я не терял.

— Ты что, идиот? — спросил меня Желет.

Я кивнул и прислушался. По всему выходило, что либо мои крики не услышаны, либо другие игроки считают, что им не стоит вмешиваться. Однако с этим моментом нужно было разобраться до конца, и я ещё несколько раз играл в эту игру: призывая на помощь, едва появляется возможность и кивая «всё понял» на любые ультиматумы и предупреждения в мою сторону, пока рот мой замкнут.

Инвентарь заблокирован, да и в связанном виде достать оружие всё равно невозможно. Может быть, с «достать» ещё что-то бы и вышло, но применить — точно нет. Магические умения также были недоступны. Ситуация выглядела как безвыходная. Мне хотелось, чтобы они вышли из себя и поскорее меня прикончили, однако в какой-то момент они вспомнили, что живут в магическом мире, и достали артефакт, который, по их словам, блокировал проникновение звуков.

— Ну вот, теперь можешь орать сколько душе угодно! — ухмыльнулся Желет, вытягивая кляп из моего рта.

Оценивая новую реальность, я не издал ни звука.

— Господин задаёт вопросы, — повторил он, — а ты отвечаешь.

— Сперва он должен компенсировать мне ущерб, а потом я, может быть, его выслушаю, — перебил я.

Горилла вновь подпрыгнул, но был остановлен жестом барона.

— О каком ущербе идёт речь? — подал наконец он голос.

— Твои шавки… — начал я.

— Да как ты смеешь⁈ — закипая, горилл обхватил лапой мои челюсти. Кажется, он хотел схватить меня за горло, а возможно, заткнуть рот, но так и не успел решить: что вперёд.

Что-то захрустело, правую щёку пронзила боль, рот наполнился кровью.

— Запомни, сука — зашипел он, — обращаясь к барону, ты должен говорить: «Господин»!

— Это слово не выговариваю, — выплюнул я, глядя в прогресс-бар жизненных сил, очень надеясь на новую потерю сознания.

— Успокойся! — барон положил руку на плечо орку, а в мой организм вновь повеяло ветром исцеления, — пусть расскажет: что за ущерб.

— Я купил билет на дирижабль, а потом твои шавки не позволили на нём улететь. Итого ты должен мне десять серебряных монет, плюс моральный ущерб. Но я сегодня добрый, поэтому всё вместе оценю в двадцать золотых, плюс, скажем, проезд до Дорджа.

— До Дорджа? А что там? — удивился барон.

— Мир хочу посмотреть, — усмехнулся я, — и себя показать — тоже не будет лишним.

— Так, — прервал меня он, — мне нужно знать: на кого ты работаешь?

— Сперва долги, затем разговоры, — я закашлялся, задыхаясь от сжимающей моё горло руки.

— Что у тебя в Дордже? — ко мне приблизилось лицо гориллы, а его слюна капала на мою щёку.

— Хкхе… Кхее — только и смог выдавить из себя я.

Ума не приложу, каким образом мне пришла в голову стратегия повторов. Когда три человека делают тебе больно, то можно либо отвечать на все их вопросы, либо держаться как партизан. Только проблема состоит в том, что я никогда не был героем.

Как человек, не являющийся героем, может выдержать пытки? Как не пойти навстречу людям, выламывающим тебе зубы, отрезающим пальцы?

Я всегда считал и считаю, что в здравом рассудке такое способен выдержать только человек, чётко знающий, что сдавшись, сломавшись, нанесёт вред очень близким людям: матери, жене, ребёнку.

Но в этом мире у меня не было близких. Мало того, где-то в самый первый день я принял решение не сближаться ни с кем.

Впрочем, люди, судьба которых мне небезразлична, уже есть и здесь. Север — мужик, который всё ещё, вероятно, находится в застенках. Человек, с которым я провёл меньше недели, и почему-то считаю своим учителем. Хотя чему он меня научил? Показал суть. Показал, что другие могут разбираться в происходящем куда лучше меня.

Но я отвлёкся. В здравом рассудке человек не способен вынести пытки. Если кто-то считает иначе — пусть попробует. Но и идти на поводу у этих козлов мне не хотелось. Мой разум, моё сознание само нашло лазейку: я начал вести себя как псих.