Я единственная из всех догадываюсь, что Егор приходит и уходит по пожарной лестнице, а по Микрорайону передвигается окольными путями, известными только ему одному. Он не боится – без умения драться вряд ли можно было выжить на Заводской. Просто последствия драки для него и для Сашиной шайки будут неравнозначными – любой необдуманный шаг с его стороны поднимет волну негодования в городке. А «активист, спортсмен и просто красавчик» точно станет провоцировать его на такие шаги, упорно и изощренно.
Я стараюсь жить дальше, но тоска разъедает душу. Каждый день ощущаю присутствие Егора за спиной, но больше не чувствую обжигающего взгляда – только ноющая боль разрывает изнутри грудную клетку.
Мы могли хотя бы попытаться – я готова была бороться!.. Но, оказалось, Егор не настолько заинтересован во мне.
Растерялся, поплыл… Возможно. Но никогда не собирался впускать меня к себе в душу и разделять горе и радости.
Наверное, все правильно: у него есть мечта всей жизни, и никто не должен стоять на пути к ней.
Иногда, бездумно теряя бдительность, я подолгу гляжу на него и тихонько умираю. По сотому разу листаю приходящие от него сообщения в надежде найти в них хоть какой-то намек, но ничего, кроме ответов на задачи, не нахожу.
Правильная девочка Соня, к ногам которой обещал пасть целый мир, где-то читала о безответной любви, но не думала, что она приключится именно с ней… и теперь страдает так сильно, как не страдала еще никогда.
Послезавтра начинаются каникулы. Я медленно гуляю по школьным коридорам, много общаюсь с девчонками, приветливо улыбаюсь и молюсь, чтобы Саша как можно дольше не просек, что Воробья уже давно нет в городе.
Классный час подошел к концу, ошалевшие от счастья школьники штурмуют гардероб, желая поскорее слинять из проклятых стен храма науки.
Можно вздохнуть с облегчением: Веник сдался и по итогам четверти оценил Наумову на «отлично», но легкость давно оставила меня.
Отправляю на номер Егора коротенькое «Спасибо тебе!», но ответ по традиции не приходит.
Прислонившись к стене, терпеливо дожидаюсь, когда разойдется толпа – шебутные пятиклашки бьют друг друга пакетами со сменкой, носятся по коридору, хаотично меняя траектории движения. Один из них со всего маху врезается в девочку, однажды спасенную Егором от насмешек, – из ее слабых рук выпадает куртка, из сумки вываливаются учебники, личные вещи разлетаются по полу. Девочка падает на колени и непослушными пальцами сгребает в кучу расческу, зеркальце, ручки и пакетики с прокладками – ее губы дрожат.
– Пацаны, у паралитички критические дни! – комментирует Тимур, и сбившиеся в кольцо очевидцы происшествия мерзко хихикают.
Озираюсь по сторонам, душа, прозрачная, истончившаяся от непреходящей боли, разрывается от ужаса.
Отделяюсь от стены и решительно направляюсь к девочке – мне плевать на мнение столпившихся здесь уродов, но чьи-то руки хватают меня за локти и настойчиво удерживают на месте. Тепло согревает и успокаивает и через миг исчезает – Егор расталкивает зевак, опускается возле девочки, помогает ей собрать вещи и выводит в холл.
– Смотрите, Урод себе бабу нашел! – резюмирует Саша.
– Санек, зачем ему баба? Он ведь предпочитает мужиков, да покрепче! – перебивает Сеня, и от искрометного юмора славной троицы к потолку вновь взвивается веселый смех… – Кстати, давно не видно этого мутанта…
Я вздрагиваю – нужно немедленно отвлечь их от разговора о Воробье и Егоре.
Сжимаю нагретый ладонью номерок и скрепя сердце подхожу к ребятам.
– Саш, послушай…
Удивленный, заинтересованный и до омерзения сальный взгляд, задержавшись в районе груди, скользит к моему лицу.
– Что, София?
– Я завтра к маме на все каникулы уезжаю… – изображаю поддельное смущение, мысленно отсчитывая секунды, необходимые Егору для того, чтобы добраться до пожарной лестницы и уйти.
– И? – довольно ухмыляясь, Саша вынуждает меня продолжать.
– Может, вместе сейчас пройдемся? Меня потом неделю не будет в городе…
Присвистнув, он переглядывается с друзьями и, отлипнув от подоконника, вальяжно натягивает куртку.
– Ну, пошли!..
Припорошивший улицы снежок давно растаял, оставив разочарование неслучившегося праздника, слякоть и грязь. Саша, засунув руки в карманы, специально расставляет пошире локти, но я все равно стараюсь держаться на расстоянии, пусть даже увязаю каблуками в черной маслянистой жиже за пределами дорожки.
– Сонька, а помнишь, как мы с тобой кошку вон с того дерева снимали? – улыбается он. – Я говорил тебе – не лезь, а ты полезла и упала.
– Помню!.. – киваю, поддавшись волшебным воспоминаниям о дружбе и далеком детстве, но иллюзия с грохотом рушится.
– А я тебя поймал! И немножко полапал! – сообщает Саша, и мне хочется съездить кулаком по его смазливому самодовольному лицу.
– Нам было по двенадцать лет! – рычу я.
Поправляю рюкзак и отворачиваюсь – на асфальтированном пятачке дороги к соседним дворам расходятся.
– Не обижайся, ладно? – примирительно ноет он, пытаясь перехватить мой взгляд. – Держи. Мир и любовь?