Ноль

Сколько бы этот мрачный парень ни обжигал взглядом, сколько бы ни бил жестокими фразами наотмашь – его поступки все равно говорят громче любых слов.

Я уверена: он лучше и чище многих.

Единственное, что не вписывается в стройные умозаключения, – Сонина серьга… Зачем он носит это нелепое украшение, из-за которого его постоянно гнобят и обзывают? Возможно, это протест?

Все выходные я слоняюсь по квартире и сгораю от неясного томления, вызвавшего ворох смелых и странных мыслей.

Общественное мнение – страшный инструмент воздействия на неугодных, и бабушка, сама того не желая, долгие годы подогревает народный гнев… Так вышло, что в глазах жителей городка она – официальная страдалица, ангел во плоти, а семья маньяка Лебедева – воплощение зла и бесстыдства.

Эти нормы давно устоялись и превратились в необъяснимое, ничем не обоснованное поклонение одной и травлю других, они отняли у нас с Егором детство и мечты о будущем.

Я вынуждена быть слишком правильной, он умышленно воплотил образ грязного и мерзкого асоциального урода. Но мы не такие. Мы – где-то посередине.

Я ведь даже не Соня… Смотрю в зеркало в ванной и вижу, что на проборе заметны отросшие черные корни.

Нет, я – Соня, но я – это я.

Больше не в силах участвовать в чужом противостоянии, в котором никогда не было смысла. И соответствовать завышенным ожиданиям устала…

У меня ведь имеются только мои сокровенные мечты, и, несмотря на любовь и уважение к бабушке, я должна попытаться осуществить их – найти силы и честно признаться, что не вижу себя математиком, что планирую уехать в Город, что не являюсь той Соней, которой много лет с переменным успехом притворяюсь.

Пришла пора начать все с нуля.

«Ты никогда не сделаешь этого, потому что ты чистая», – противный пьяный голос Саши вклинивается в размышления, и я дрожу.

Его взгляды с недавних пор обмазывают липкой грязью и вызывают отвращение, а то, что призвано отпугивать – рука с жуткой татуировкой, – вселяет покой и вызывает доверие.

Хочу быть брюнеткой, хочу быть рядом с тем, кто мне по-настоящему интересен, хочу быть обычным человеком.

Кажется, я даже придумала, как вернуть себе собственное тело.

* * *

В закутке между раздевалками, прямо под нерабочей видеокамерой, Урода снова приложили затылком о стену – раздался глухой удар, и придурки из параллельного класса тут же слиняли.

Быстро оглядываюсь, подбегаю к нему, наклоняюсь и протягиваю руку, но он резко отталкивает раскрытую ладонь.

– Засунь свою помощь куда подальше… – ухмыляется Урод, цитируя сказанные мной в сквере слова.

Сжимаю пальцы в кулак и прячу за спину. Боль раздирает душу, мгновенно наворачиваются слезы, и я не выдерживаю:

– Почему ты так ко мне относишься?

– Как? – огрызается Урод.

– Вот так… Разве ты не должен…

– Я? Что я должен тебе? – Он поднимается, поправляет пиджак и смотрит мне в глаза. – Ползать перед тобой и облизывать твою обувь только потому, что ты – Соня Наумова?

– Нет… Нет, конечно!.. – Я задыхаюсь под его взглядом, сердце останавливается, мозг отключается, лишь одна мысль кажется единственно верной и вырывается на волю: – Я хочу сказать, что в последнее время многое осознала и… в общем… Я прошу прощения. У тебя.

Урод в замешательстве замирает и прищуривается:

– Что?..

– Что бы ни случилось в прошлом, я считаю: ты не виноват. Я не разделяю взглядов бабушки, – я уже не могу остановиться и всхлипываю от рыданий: – У меня нет к тебе ненависти! Я извиняюсь перед тобой. За все!

Лебедев растерянно молчит.

Пусть я предаю Соню и бабушку, нарушаю табу, но и он делает то же самое, потому что не останавливает меня. Грош цена моим моральным качествам, однако я не чувствую вины перед родными и почти воспаряю над полом от облегчения.

Егор пялится на меня, отступает на шаг и опирается плечом о простенок.

Оказывается, он трогательно беззащитен и по-настоящему красив, когда убирает шипы… Даже несмотря на повреждения и синяки.

– У меня просьба… Ты можешь мне помочь? – прошу, и он словно пробуждается:

– А вот это вряд ли!.. – Его интерес мгновенно скрывается за ледяным равнодушием. Разговор окончен.

– Скажи, кто делал тебе татуировку? – умоляю я в отчаянии. – Сведи меня с ним, и только! Мне очень нужно!

Он замирает и ошарашенно разглядывает меня.

И вдруг улыбается.

– Ха!.. А бабушка знает?

От такой улыбки тускнеет солнце, тают тысячелетние ледники Антарктиды, рушатся стены и дамбы, а толстые амурчики с лепестками роз возвращаются и заводят хоровод под потолком.

Я ослепленно моргаю и мотаю головой.

– О-о-о, как интересно… – Он улыбается еще загадочней. – Ну ладно. Сама напросилась!

Четырнадцать

Мне всегда нравились татуировки, а люди, имеющие их, вызывали восхищение. Несмотря ни на что, в глубине души я завидовала решимости и бесстрашию Наташи, и жутко реалистичный рисунок на руке Егора завораживал и приковывал к себе мое внимание.

Я тоже хочу иметь тату – украшающий кожу тайный знак, вечно напоминающий о том, что мне все по силам…

Еще раз взглянув на себя в отражении, потуже затягиваю шарф и, прорвавшись через толпу орущих малолеток у гардероба, выхожу на улицу.