Ноктюрн Пустоты

— Я назвался вашим приятелем, и меня сразу пропустили, — ответил Голдрин.

Я вопросительно смотрел на Боби; он отвернулся, напевая бравую мелодию.

— Так просто? — Я подмигнул писателю.

— Так просто, — мигнул он в ответ и сразу стал серьезным. — Извините, Бари, я приехал… я приехал выручать несмышленых детей Америки…

— Вы что — проповедник, сэр? — не выдержал Боби.

— Я писатель, мистер Боби, а если вам угодно, и миссионер. — Глухой голос Джеймса рождался где-то в утробе, но с каждым вздохом широкой груди обретал знакомый набатный призыв. — Да, если угодно, я — черный миссионер среди белых безбожников, убивающих без разбора всех негров.

— Я не убил еще ни одного, хотя имел массу возможностей, — отозвался старина Боби.

— Не убили, так убьете!

Боби вскинул на него удивленный взгляд.

— Иногда хочется, — неожиданно признался он и вздохнул, что-то припоминая: — Я, разумеется, шучу.

— Но я не шучу! — взвился Голдрин. — Я уверен, что среди этих мальчишек из «Адской кнопки» есть представители моего народа!

— Тихо вы! — прошептал Боби, заслоняя Джеймса широченной спиной от зала. — Если хотите вести деловой разговор, то ведите! Почему вы думаете, что именно мальчишки и именно негры?

— Потому, что негры обречены в этой стране, — спокойно ответил Голдрин. — А что мальчишки — достаточно прочитать их ультиматум…

— Вы это имеете в виду, Голдрин? — Палец шефа полиции на миг уперся в раковину оркестра и опустился. — Неужели все они обречены?

— И этот… И этот… И этот… — Джеймс указал на оркестр, на черных официантов, на столик где-то в поднебесье с негритянской семьей. — Этих, — он устремил горячий взгляд в партер, где шумно веселились его состоятельные соотечественники, — этих — нет, потому что они забыли о корнях… И еще, — он устремил на шефа очень серьезные глаза, — учтите, мистер Боби, я вас ненавижу.

— О'кей. — Старина Боби и глазом не моргнул. — За что?

— Вы сказали о людях «это», и я вынужден был за вами повторять. Но слова сами по себе ничего не значат… Я вижу на вашей голове фуражку с кокардой…

— Вы правы, она у меня есть. Совсем новенькая, хотя ей почти полвека. — Шеф усмехнулся воспоминаниям юности. — Что вы хотите, мистер Голдрин?

— Разобраться в обстановке. И помешать вам стрелять…

— О'кей, старина, разбирайтесь, — согласился Боби.

На намек он не прореагировал.

— Вы не возражаете, мистер Бари? — спросил Голдрин.

— Отчего же? У каждого своя миссия…

Голдрин обхватил руками колено, сжался, превратился в черный камень. Он не шевелился, внимательно изучал зал.

Я заметил, что Джеймс дольше обычного смотрел на одинокого Гешта. Старик тотчас поднял горбатый нос, поприветствовал его взмахом руки. Голдрин не ответил, хотя в энциклопедии оба были в одном томе, на одну букву.

Мне нравился этот откровенный, запальчивый, наполненный бездонной печалью человек. Он имел четкую цель: мог, подобно отставному политику, жить на берегу Лазурного моря, но предпочел вернуться в ад ради других…

Я вспомнил этих других, сидящих в такой же позе отчаяния и безысходности, как Голдрин.

Других можно встретить буквально в нескольких шагах от Большого Джона — в квартале Кабини Грин, куда не желает завернуть ни один таксист. Нескончаемые трущобы, в которых крыс больше, чем людей. Когда из загородных вилл чиновники и бизнесмены колонной направляются на работу в центр города, на соседних улицах сидят на ступеньках праздные негры, которым нечего делать и некуда идти. Многие из них опустились на дно жизни. Дети и подростки, которые пока живут своей жизнью, видят, какое будущее их ожидает. За внешним равнодушием копится напряжение, которое чаще всего находит выход в преступлении.

Чисто внешне, особенно для приезжих, все обстоит благополучно. Я, например, отлично знаю, что негры работают в полиции, гостиницах, заводских цехах, Белом доме. Учатся в школах и университетах вместе с белыми. Ездят в автомобилях. Почему же они упорно называют себя «афро»? Только ли потому, что их увольняют первыми?

На экранах телевизоров и кинотеатров движутся одинаковые черные модели. Даже не движутся, а скользят какой-то особой таинственной походкой. В черной куртке, схваченной в талии, облегающих брюках, остроносых ботинках на высоком каблуке, широкополой шляпе. Так сказать, современный городской ковбой. Это и есть «ниггер» — наркоман, хулиган, сутенер, преступник. Так представляют белые американцы его место в жизни.

Белый и черный миры разделяет невидимая грань. Они ненавидят друг друга. Ненависть белых — ненависть обеспеченных, дрожащих за свою собственность. Когда же чаша терпения цветных переполняется, миры могут столкнуться в безумном взрыве.

— К вам гость, старина, — объявил мне Боби, приняв информацию от своего официанта. — Прямо из Лондона.

— То есть как? — На этот раз взвился в кресле я. — Скажите, шеф, если бы я попытался проникнуть с улицы в Большой Джон, меня бы пустили?

— К мистеру Бари — да! — Шеф кивнул. — Любого человека без оружия.

— Вы ловко пользуетесь рекламой, старина, даже если она исходит от преступников.

— Профессия… — Он пожал плечами.

Глава четырнадцатая