Ноктюрн

— Мы идем к республиканцам, — ответил вожак.

— Кто вы такие?

— Мы пленные.

— Где же ваш конвой?

— У нас нет конвоя.

— А где фашисты?

— На том берегу. Мы не хотим с ними. Мы хотим с республиканцами.

— Идите прямо, никуда не сворачивая! — крикнул я.

Снова послышался топот, марокканцы двинулись дальше. Теперь было ясно, что мы в нейтральной зоне. Следовало поторопиться, чтобы затемно добраться до своих.

На ближайшем пригорке мы встретили передовые посты республиканцев.

— Скажите, где Славянский батальон?

— Это поляки, чехи, болгары?

— Да.

— Они дальше, в резерве.

Здесь мы расстались со своими попутчиками. Теперь мы были вдвоем с Иветтой. Она все еще дрожала от холода, и мне было больно смотреть на нее.

— Боюсь за тебя, Иветта, — сказал я, обнимая ее. — Ты очень замерзла?

— Нет, мне теперь хорошо, — отвечала она, прижимаясь своей прохладной щекой к моему лицу. Щека была мокрая, наверное от слез.

— Не плачь, — утешал я ее. — Теперь мы в безопасности. И все будет хорошо.

— Нет, не будет, — говорила она и еще крепче прижималась ко мне; будто искала защиты от надвигавшейся беды. — Мы все потеряли. Все, все. Нет больше Испании. Вон там, в горах, французская граница, а за нею ночь, долгая, быть может, бесконечная. Дождемся ли мы утра в этих горах?

— Лождемся, Иветта! Даже после самой долгой ночи наступает утро.

— А ты сам в это веришь?

— Верю.

Она высвободилась из моих объятий, и мы продолжали путь.

Вдалеке, в стороне Средиземного моря, по небу разлилось багровое зарево, и оттуда донеслись раскаты взрыва:

— Саперы взрывают мосты, — сказал я. — За ночь наши займут оборону, а завтра перейдем в наступление. Еще не все потеряно.

— Если б это было так! — с детским простодушием воскликнула Иветта.

На холме, по обе стороны дороги, саперы-марокканцы,которых мы недавно встретили, уже рыли окопы. Мы прошли мимо них и стали спускаться в небольшую долину, мерцавшую огнями костров. Вокруг них теснились солдаты.

— Пойдем погреемся! — сказала Иветта.

— Идем.

Это был мой батальон. Товарищи решили, что я попал в плен, и теперь были рады увидеть меня целым и невредимым. Правда, к радости примешивалась горечь — известие о смерти Антанаса Маркова. Когда я сообщил, что за ним ухаживала Иветта, они обступили ее, усадили у огня, наперебой предлагая чай. А я тем временем отправился доложить обо всем командиру.

— Да, жаль Маркова, — сказал командир, выслушав меня. — В Болгарии мы вместе работали в подполье. Чудесный парень. А насчет машины не горюй. Все равно не там, так здесь ее пришлось бы взорвать или уничтожить. Иди отдыхай. Завтра бой.

Я понял, что положение серьезное, и спросил командира, как быть с Иветтой. Подумав, он сказал:

— Пускай пока остается у нас. В батальоне нет ни одного медика.

На обратном пути мне попалась брошенная беженцами повозка. Возле нее на веревке дергался голодный ослик. Я пустил его пастись на заиндевевший лужок. Повозка была пуста, но рядом, на земле, между двух камней лежала пуховая перина. Я взвалил ее на плечи и, довольный, зашагал к нашему костру.

— Это тебе, Иветта!

Под шуточки товарищей я положил около нее перину, а потом сообщил о решении командира.

— Как хорошо, что я останусь с вами! — обрадовалась Иветта.

Стали устраиваться на ночлег. Друзья дали мне одеяло. Я нагрел перину над костром, расстелил ее и предложил Иветте отправляться на боковую.

— Нет, на перине ляжешь ты. Смотри, ведь насквозь мокрый.

— Как только ты ляжешь, я разденусь и высушусь.

— Раздевайся, я не смотрю, — сказала Иветта.

— Я разденусь, когда ты уснешь.

— Тогда не стану тебя задерживать, — усмехнулась Иветта и юркнула под одеяло.

— Как здорово ты нагрел постель! Я чувствую себя совсем как дома.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Только ты не оборачивайся, я раздеваюсь.

— Не простудись, милый!

Милый... Мне хотелось сказать в ответ что-нибудь очень ласковое, но я смутился, а Иветта все говорила из-под одеяла:

— С этого дня я медсестра без медикаментов. Все забыла в госпитале. А ты тоже хорош — не напомнил!

— Я не думал, что все так... обернется. А главное, у нас не было времени. В Кабанелью ворвались фашисты.

— И ты мне ничего не сказал?

— Не хотел тебя волновать.

Иветта молчала. Я развесил вокруг огня одежду на вбитых в землю колышках. От нее валил пар, как из кипящего котла.

— Хорхе! — вдруг раздался голос Иветты.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Я думал, она давно спит.

— Хорхе! — повторила она.

— Тебе холодно, Иветта?

— Да нет, мне очень тепло. А тебе не холодно?

— На мне спортивные брюки, — соврал я. — Мне совсем не холодно.

— Значит, я могу посмотреть на тебя?

— Лучше спи, Иветта.

Из-под одеяла показалась и тут же скрылась голова Иветты:

— Сумасшедший, ты же простудишься!

— Ну что ты! Я закаленный и сильный.

— Я знаю, ты сильный. Почему не все такие сильные?

— Есть и сильнее, Иветта.

— А по-моему, ты самый сильный.

— Ты тоже сильная, Иветта.

— Мне очень страшно... за себя...

— Чего тебе бояться?

— Тебе можно рассказать?

— Что ты хочешь мне рассказать?

— Я боюсь за свою жизнь.

— Тебе ничто не угрожает. Если не сумеем задержать фашистов, мы уйдем во Францию. Спи спокойно, Иветта, скоро утро.