Ноев ковчег доктора Толмачевой

Владик же в отсутствие Раисы буквально расцвел – ходил по ординаторской, насвистывая, перестал со страхом оглядываться на дверь и даже пару раз рассказал Барашкову по анекдоту.

«Чего это он прыгает, как кузнечик», – удивился Аркадий, но перемену в настроении Дорна с отсутствием Раисы не связал. Барашков был занят планом обследования Тины. Уже в первый день она должна была пройти хотя бы самые поверхностные исследования – и он воспользовался хорошим настроением Дорна.

– Смотри внимательнее, – предупредил Владика Аркадий, отдавая ему только что заведенную историю болезни. – Это тебе не кто-нибудь, это Валентина Николаевна.

– Что, опять благотворительностью заниматься? – скривился Дорн.

– Все будет оплачено. Но если что пропустишь – головой ответишь.

– А что, я много что-нибудь когда-нибудь пропускал? – взвился Дорн.

– Не знаю. Но здесь что-нибудь пропустить права не имеешь.

– Вы бы выбирали выражения. Можно подумать, в других случаях я имею право делать ошибки.

– Ладно, не цепляйся к словам.

Барашков ушел договариваться насчет Тины в отделение МРТ, а Владик засвистел еще громче, почувствовав победу. Не часто так бывало, чтобы он все-таки уел Аркадия.

Вдруг за дверью ординаторской из коридора послышался веселый женский смех, восторженные восклицания, звуки поцелуев.

«Что это у нас?» – Владик с удивлением приоткрыл в коридор дверь. Марья Филипповна обнимала на пороге своего кабинета высокую белокурую красавицу в шикарном белом пальто. «Это еще что за персонаж?» – удивился он и подглядел в щелочку, как молодые женщины, обнявшись, исчезли за Машиной дверью.

«Родственница, что ли? – подумал Дорн. – Что-то мне кажется знакомым это пальто». Ну да, вспомнил он. Вчера он видел, как Маша тоже в чем-то таком шла от лифта. Он еще подумал, что белая ткань и большой черный меховой воротник ее толстят. Не может быть родственница, решил он. Слишком уж они с Машей разные. «Наверное, дама, – подумал Владик, – занимается продажей шмоток. Вот и уговорила мою будущую жену прикупить вещичку». Последние несколько дней Дорн думал о Маше как о своей сговоренной невесте.

Машу тоже заинтересовало Танино пальто. Пожалуй, вещи являются одним из главных средств объединения или разъединения женщин. Киньте двум ранее незнакомым между собой дамам кость для обсуждения в виде какой-нибудь модной тряпки – и вы увидите, как быстро эти дамы станут либо добрыми приятельницами, либо ненавистницами.

При первом же взгляде на Танино пальто Маша испытала не удивление, а разочарование. Точно такое же пальто двумя днями раньше привез ей в подарок отец.

– В Париже купила?

– Ну да. – Таня не стала рассказывать подробности. – Я принесла пирожные, ты все еще любишь сладкое?

– Обожаю. Сейчас поставлю чайник.

Несмотря на пальто, Маша была искренне рада повидаться с бывшей коллегой, хотя, когда Таня позвонила, она даже сначала не сразу поняла, кто это говорит, кто называет ее, как раньше, «Мышкой».

– Мышка, это же я, Таня. Вернулась со стажировки и соскучилась. Хочется повидаться, посмотреть, что стало с отделением, где мы с тобой раньше пахали. Ты ведь теперь заведующая?

– Да... приезжай.

Маша еще не поняла вначале, как себя вести с Таней. Раньше, при Валентине Николаевне, они никогда не ссорились, но и особенными подругами не были. Да Маша и не имела никогда близких подруг. Впрочем, так же, как и Таня.

Но если другие девушки опасались дружить с Таней именно из-за ее бьющей в глаза красоты, то Машино одиночество было другим. Она еще со школы заметила, что девочки, ни разу не бывавшие у них дома, относятся к ней весьма и весьма прохладно, и часто даже не замечают ее, не принимают ее во внимание. Стоило же им хоть раз побывать в их с отцом шикарной квартире, они начинали перед Машей заискивать, сразу признавали ее мнение окончательным, хотели с ней дружить, лезли к ней с объятиями и поцелуями. У Маши это вызывало отвращение. «Что же они тогда ценят во мне? – думала она про своих так называемых подруг. – Богатство моего отца?» Наблюдения за этими девочками быстро сделали Машу взрослее и рассудительнее. И вместе с тем именно эти наблюдения не давали Маше возможности поверить в искренность чувств почти всех без исключения людей.

Особняком стоял лишь Владик Дорн. И то не потому, что Маша действительно поверила в его искренность. Причиной Машиной доверчивости послужил самый обычный инстинкт, управляющий системой продолжения рода, который молодые люди часто не осознают и называют любовью. И тягостное положение женского организма, которое Танин отец в свое время назвал просто «Девушка созрела», помогло Маше действительно влюбиться в Дорна. Влюбилась она в первый раз в жизни, и причиной этого любовного помутнения послужил обман: после случая с Райкиными деньгами Маше стало казаться, что она не знала раньше Владика, не понимала его – а он на самом деле был лучше, чище, честнее, добрее, чем она о нем думала.

– А ты знаешь, что у нас сейчас как раз лежит Валентина Николаевна?