Ноев ковчег доктора Толмачевой

– Я сейчас приеду.

И, к большому Танинному облегчению, действительно, как по волшебству, Филипп Иванович нашел по телефону Таниного отца и передал ему привет и беспокойство дочери. Таня даже не сообразила, что сама не могла дозвониться только потому, что отец читал в это время лекцию и, как всегда, отключал телефон. А мама была недоступна лишь потому, что на ее телефоне элементарно кончились деньги. Теперь она сбегала в киоск связи и сама перезвонила Тане.

– Мы были в консерватории, – извиняющимся голосом сказала мать. – Мы и сами-то узнали эту ужасную новость только утром...

Таня в это время уже сидела у Филиппа Ивановича в номере.

– Мам, я счастлива, что вы дома! – И в первый раз за несколько последних лет Таня не выдержала и громко, навзрыд заплакала.

– Что ты, доченька, мы тебя очень, очень любим...

Филипп Иванович, наклонившийся к девушке, чтобы вытереть ей слезы, услышал, как странно замолчала Танина мать.

10

Азарцев уходил из дома на заработки не каждый день. Тина не могла понять закономерности – иногда он исчезал на два-три дня, иногда оставался дома. Но каждый раз перед тем, как ему уйти, он с кем-то разговаривал по телефону.

«То есть его по телефону вызывают на работу», – догадалась Тина.

Однако когда Володя возвращался, работой скульптора от него и не пахло. Скульптор – это камень, песок, глина, наконец... Скульптор – это испачканные руки, сменная одежда, эскизы... Володя как уходил в обычном костюме, так в нем и приходил. И никакой дополнительной одежды с собой не брал. Только от рубашек Тина чувствовала инородный, неприятный запах – какую-то смесь химических и парфюмерных ароматов. Что это за запах, она определить не могла. Однажды спросила, но вразумительного ответа не получила. Между тем, как она могла наблюдать, Володя уходил на свою новую «работу» не без удовольствия. И, что каждый раз ее смущало, возвращаясь, сразу отдавал ей деньги. А так как расходовала деньги она аккуратно, сумма накопилась уже немаленькая. Тина знала, что если так пойдет и дальше, то через месяц денег уже хватит на то, чтобы лечь в больницу. «Но вправе ли я потратить эти деньги на себя? – размышляла она мучительными теперь одинокими часами. – Тем более что я не знаю, каким путем они достаются».

И действительно, если еще несколько дней назад Тина с удовольствием оставалась дома одна, теперь отсутствие Азарцева нагоняло на нее тревогу и тоску. «Скорей бы весна! Скорей бы.... – думала она. – Растает снег, можно будет подольше гулять, не боясь оступиться на скользком тротуаре». Она мечтала ходить с Сеней на пруд примерно в полукилометре от ее дома. Заброшенный старый овраг с довольно большой округлой лужей. Летом там иногда купались дети из бедных семей – наверное, убегали из своих дворов тайком от родителей, или родителям это было все равно. Тина раздумывала: а можно ли в этом пруду будет поплавать Сене? Прошлым летом она видела там несколько хозяев с собаками. Но Сени у нее тогда еще не было. Она вспомнила свой сон в ночь перед Новым годом. Она гуляет с Сеней и своим старым псом Чарли по зеленому лугу. Ей навстречу идет Азарцев. Тина задумалась. – «Хороший был сон. Один из первых снов после болезни. – Она вздохнула. – Все будет хорошо! И все-таки скорей бы весна...»

* * *

А Азарцев не обращал внимания на погоду. Зима, весна, осень – какая разница, если на душе погано и тошно? Все было противно. Абсолютно все! Он шел пешком к метро или, наоборот, к дому и видел только грязь на тротуаре, талый снег на обочине, ледяные корки, покрывавшие его душу. Вокруг не люди, а какие-то отвратительные хари с картин Босха, не дома, а уродливые ящики с населяющими их уродами, не дети, а маленькие монстры – прыгающие, орущие, жующие, визжащие... И над всем этим чудовищно грубым, грязным, несправедливым миром сияли два лица – Оли и Тины. Олино было в недосягаемой для любой жизненной грязи высоте. Тинино ассоциировалось с материнством. Тина не предаст, не оставит, спасет. С ней не страшно. Он должен сделать так, чтобы ей стало полегче жить, чтобы она смогла сделать хотя бы элементарное – поправить ее собственное здоровье. И он это сделает, ведь он и так виноват перед ней.

Так он думал в тот день, когда его окликнул бывший одноклассник Сиваков. Володя даже и не узнал его вначале. В школе у них не было общих интересов. Колька Сивый сразу после выпуска собирался в курсанты, Азарцев в медицину – а тут вдруг Николай встретился с ним как с родным.

Чем только не занимаются у нас бывшие офицеры... Азарцев был поражен, что Николай Сиваков держит при кладбище гранитную мастерскую.

– Пойдем, я тебя познакомлю со своей командой.