Ноев ковчег

– Что-то после того раза меня это искусство настораживает, – отнекивалась Фира. Но Ксеню разве можно было переубедить?

– Так! Мама, не делай мне нервы! – Она смешно насупилась. А потом притащила из шкафа свое платье из панбархата. – Давай! На тебе уже скоро мох с грибами вырастет – сидишь на своей фабрике у горшков и света белого не видишь!

– Меня устраивает, – огрызнулась Фира.

– А вот меня – нет! Включила бабушку-старушку! Носит одно платье четвертый год! Мама, голод пережили, мы выросли. Давай, гулять пошли! Одевайся! – Она силой вручила ей свой лучший наряд.

Фира, хихикая, выглянула из комнаты. Она утонула в бархате, как в смирительной рубашке. И, закатив глаза, вытянула вперед руки со свисающими, как у Пьеро, рукавами. Сильно картавя и манерничая, она пропела Вертинского:

– «В бананово-лимонном СингапуГе, в буГГе… БГаслетами и кольцами звеня…»

Ксеня хохотала до слез:

– Мама, ну ты чего?

– Сама его пластинку притащила запрещенную и теперь спрашиваешь!

– А куклу-то что из себя строишь?

– Ксеня! Ты не знаешь, кого слушаешь, – а я его живьем видела! В восемнадцатом. Он еще запрещен не был. На концерте в кафе. Выступал твой Вертинский, между прочим, в точно таком же наряде. Только лицо набеленное. Грустный клоун. Ну а меня белить не надо, я и так синяя, как кура. Расстегни там, давай, я что-то запуталась…

За эти прошедшие четверть века кино сильно изменилось. Фильм был не просто звуковым – музыкальным! Да еще каким! «Дети капитана Гранта». Фира просидела весь фильм, по-детски приоткрыв рот от восторга. Ксеня периодически косилась на нее и улыбалась.

Вышли из кино уже в сумерках. Фира захлебывалась от эмоций:

– Нет, ты видела! Ой, помнишь! А музыка! Музыка какая! – Она легко, по-девчоночьи подпрыгнула, пристукнула в воздухе каблуками, а потом, помахивая юбкой, пропела:

– Капитан! Капитан, улыбнитесь!

Ксюха улыбалась до ушей. Мама щебетала не умолкая.

– Мам, – в ночной сорочке и в папильотках на черных кудрях Ксюша заглянула к Фире в спальню, – мама, ну как тебе не стыдно! Кинотеатр – за углом на Степовой, то есть… Мизикевича! Билеты копеечные! Обещай, что будешь ходить со мной гулять! Хоть раз в месяц.

– А ты обещай, что будешь ходить-гулять с кавалерами! Хоть раз в месяц!

– Ну смотри-и-и, мамочка, – протянула Ксеня, – чтоб потом не жаловалась. А то, как там Фердинандовна говорит, – втянешься не переломишься?

И вот сегодня, наполненная, восторженная, вдруг помолодевшая Фира, продолжая мурлыкать ту самую запавшую строчку «Капитан, капитан, улыбнитесь», опустилась с тряпкой на колени и полезла протирать дальний угол, который, как обычно, никто из детей не вымывал…

«Ка-пи-тан, ка-пи…»

Потом она услышала, как от взрыва содрогнулся весь дом. Открытое окно уцелело, второе – которое она не трогала – добавило верхних нот и осыпалось осколками на Фирины ноги. Она замерла и медленно выползла из-под кровати:

– Господи, что это?

Не обращая внимания на порезы, выскочила во двор, оттуда на улицу выбегали соседи. Она бросилась следом за ними и остолбенела… Алексеевской церкви не было – ни креста, ни купола, только растерзанные куски стен. Прозвучал второй взрыв – кто-то упал, кто-то присел, кто-то закричал…

Вместо главной церкви Молдаванки осталась гора обломков. Фира не пошла смотреть. На прямых ногах она вернулась в дом, оглохнувшая, одуревшая, стала собирать осколки. За окном были слышны крики, кто-то громко рыдал, слышалась ругань милиционеров, проезжали телеги… В ее комнате по стеклу, разделенному деревянным крестом рамы, пробежала длинная кривая трещина. На полу лицом вниз лежала упавшая с полки икона Божьей Матери, та самая, которой их с Ванечкой благословляли в Никополе.

Фира подняла ее, прижала к груди, как ребенка, и прошептала:

– Ванечка… мы совсем без защиты… – Она села на кровать, положила икону рядом с собой и тихо заплакала:

– Совсем… Ванечка, защити деток, защити, больше некому…

Начеку

Через два дня после взрыва Алексеевской церкви, на Покрова, случилось ЧП, которого так боялся лейтенант Горлинский. На праздничную службу в Сосницу из окрестных сел пришло много народу. Церковь была закрыта на замок, и недоумевающие селяне стали скапливаться у бывшего поповского дома. На шум вышла Женька, на беду, в том же наряде, что и на стрельбы ходила, только без косынки красной.

– В чем дело, товарищи?

– Праздник сегодня, церковь на замке, а мы к батюшке, – нестройно отвечала толпа.

– Нет тут никакого батюшки, тут живет семья заместителя начальника городского отдела НКВД, расходитесь по домам, – громко и властно ответила Женька.

– А ты кто такая, чтобы нами и тут командовать? Где отец Сергий?! – взвизгнул истеричный бабий голос.

– Вот же сучка партийная, нквэдэшная подстилка, все отобрали, теперь уже и помолиться негде, нехристи проклятые!!! – враз поддержали ее со всех сторон.

Дальнейшие события развивались стремительно – из толпы в сторону Женьки полетели камни, звякнуло разбитое стекло, заплакала Нилочка, следом громко и истерично заревел Вовка.