"Да, - с горечью думал Пескишев, - все правильно. С годами организм дряхлеет, человеку все тяжелее выполнять свои обязанности. Но ведь - смотря какие. Оперировать хирургу трудно - не тот глаз, не та рука, но преподавать... Разве молодость, энергия, сила способны заменить гигантский опыт, накопленный тем же Бобарыкиным? Как тут поступить? Конечно, можно понять Муравьева, когда он отправляет на пенсию людей равнодушных, бесталанных, из года в год пережевывающих одни и те же страницы учебника... Но зачем же трогать одержимых своей работой, особенно если их пока практически некем заменить? А Ивана Ивановича некем заменить, Пылевская не потянет, это же ясно, и пострадает от этого необдуманного, поспешного решения не только хороший человек, но и дело, во имя которого все затевалось".
- На пенсию! Я им покажу на пенсию! - вдруг взорвался он, хотя прекрасно понимал, что не в силах что-нибудь сделать. - Я им этого не позволю!
- Ну как же вы не позволите? Что вы можете? Власти-то у вас нет... Иван Иванович вытер лицо мятым платком. - Не могу я уходить на пенсию, пропаду совсем. Что мне без студентов делать? Ведь сопьюсь вконец, вот беда...
- А вы не пишите никакого заявления.
- А что толку? Оформит приказом без моего согласия. Учебный-то год кончается.
- Да, да, точно, кончается, - нахмурился Пескишев. - Хотя, стоп, так это же хорошо!
Его осенила идея, которую он тут же изложил Бобарыкину. Расписание летних отпусков утверждено давно. Отпуск у Ивана Ивановича начинается в понедельник, то есть через два дня. Остается только одно - уехать куда-нибудь подальше и не возвращаться до самой осени.
- Будем считать, что вас уже нет. Если ко мне обратятся, я так и скажу.
- А что это изменит?
- Все. Если даже приказ отдадут, осенью, когда вы вернетесь из отпуска, придется его отменить. До отпуска они это могли сделать, а после отпуска нельзя, ведь профессорско-преподавательский состав положено сокращать только в конце учебного года. Таким образом, год выиграем, а за это время многое может измениться.
Выслушав Пескишева, Бобарыкин несколько воспрянул духом и, поблагодарив его, пообещал сегодня же уехать из города.
Не успела за ним закрыться дверь, как в кабинет пулей влетела взволнованная Маня.
- Федор Николаевич! Федор Николаевич! Это он во всем виноват...
- Кто?
- Цибулько. Разве вам жена не рассказала? Я как вцепилась в него, жалко, студенты оторвали. Обманщик он!
- Безобразие, Маня. Нельзя руки распускать. Теперь тебя уволить могут.
- Уволить! - воскликнула Маня. - Да вы соображаете, что говорите? Как можно меня уволить, если я к больным приставлена?! Кто будет за ними ухаживать, если меня уволят? Кто будет им судна да утки подавать? А?
- Ну, что ты разошлась? Все равно безобразничать нельзя.
- Я больше не буду, - примирительно сказала Маня. - А Цибулько свое получил. Он же сволочь. Разве так можно на человека наговаривать?.. Ну, я пойду, Федор Николаевич. - Маня поправила косынку и вышла из кабинета.
Пескишев, улыбаясь, посмотрел ей вслед. Дела-а...
Позвонил Колюжный, выразил неудовольствие постановкой воспитательной работы на кафедре. В доказательство привел пример с Маней. Возмущался, что она не только травмировала Цибулько, но и ему самому угрожала.
- Каким образом?
- Да я хотел ее утихомирить, а она говорит: "Не трожь. Я тебя не трогаю и ты меня не трогай, а то как дам по носу, сразу угомонишься". Ну разве так можно? - возмущался декан.
- Вы уж простите, я лично займусь ею и приму надлежащие меры, чтобы впредь ничего подобного не случалось, - с трудом сдерживая распиравший его смех, сказал Пескишев.
В кабинете было душновато. Он встал, распахнул окно. Потянуло сквознячком - зашла Пылевская. Подхватила какие-то бумаги, взлетевшие над столом, извинилась.
- Начальство разыскивает Бобарыкина. Вы не знаете, где он?
- К сожалению, нет. Минут десять назад он был здесь, а вот куда ушел, не знаю. Кстати, не в поликлинику ли? - схитрил Пескишев, но неудачно: была суббота, в этот день никто из сотрудников кафедры в поликлиниках не консультировал.
14
Бобарыкин после разговора с Пескишевым воспрянул духом. По пути домой он зашел в кафе, перекусил, стараясь не глядеть в сторону буфета, где поблескивали бутылки, и решил посидеть на скамейке в ближайшем сквере, чтобы еще раз обдумать возникшую ситуацию.
Итак, сегодня последний рабочий день. Завтра начинается отпуск, а во время отпуска его уволить не могут: не положено. Правда, до конца рабочего дня осталось около четырех часов. Его еще могут найти и вновь предложить написать заявление либо познакомить с уже заготовленным приказом об освобождении от занимаемой должности. Оснований у ректора для такого приказа вполне достаточно. Во-первых, срок переизбрания Бобарыкина истек. Во-вторых, у него пенсионный возраст. Однако, если ректор промедлит с приказом, то осенью, после отпуска, его можно будет опротестовать - тут Пескишев, конечно, прав.