Ночной дозор

Потом смешала еще коктейли. Бинки вдруг помрачнела и, понурившись, гоняла в стакане джин. Помолчав, она сказала:

– Чего-то, девочки, расстроил меня весь этот треп о благородстве.

– Ой, не бери в голову! – отмахнулась Микки.

– И все ж таки. Хорошо тебе, Кей, с крошкой Хелен, шелковыми пижамами и прочим строить из себя поборницу благородства, этакого Лучшего Друга Розовых. Но твой случай – невероятная редкость. Большинство же... Взять хоть Микки и меня. Что у нас есть?

– Говори за себя! – Микки закашлялась.

– Джин тебя рассиропил, – сказала Кей. – Так и знала, что ранняя пьянка к добру не приведет.

– Дело не в джине. Я серьезно. Вот скажи честно: неужели такая жизнь никогда тебя не тяготила? Все это хорошо по молодости. Когда тебе двадцать, это и вправду заводит. Скрытность, напряг... настраивают тебя, словно арфу. Когда-то девушки казались сказочными существами... все эти бешеные вспышки из-за чепухи, вечеринки, угрозы вскрыть себе вены в туалете и всякое такое. Мужики – тень, бумажные куколки, пацанята! Чего там сравнивать! Но потом наступает возраст, когда видишь всю правду. Приходит время, когда ты уже просто выхолощена. И понимаешь, что с этой чертовой игрой покончено... Теперь мужики кажутся чуть ли не привлекательными. Иногда я всерьез подумываю найти себе какого-нибудь славного парнишку, чтобы угомониться с ним, этакого тихоню-парламентария от либералов или что-нибудь в этом духе. Так было бы спокойно.

Вообще-то, Кей переживала нечто подобное. Но это было еще до войны, до того как она встретила Хелен. Сейчас она хмуро сказала:

– Глубокий безмятежный покой супружеского ложа после шурум-бурума сапфического³⁶ шезлонга.

– Именно.

– Какая чушь!

– Я серьезно. Погоди, вот доживешь до моих лет... – (Бинки было сорок шесть), – когда по утрам просыпаешься и видишь рядом с собой огромные равнины несмятых простыней. Тогда поглядим на твое благородство... Ведь даже детей нет, чтоб было кому позаботиться в старости.

– Господи! – воскликнула Микки. – Ну давайте прямо сейчас перережем себе глотки и разом с этим покончим!

– Хватило б духу, я бы именно так и сделала, – сказала Бинки. – Только служба и держит. Хвала Господу за войну, вот оно как! Если хотите знать, меня приводит в ужас мысль, что вновь наступит мир.

– Ты уж помаленьку привыкай, ведь это лишь вопрос времени, – посоветовала Кей. – Наши уже в семнадцати милях от Рима, или где они там...

Следующие десять минут обсуждалось положение дел в Италии, затем перешли к теме секретного оружия Гитлера, самой популярной в те дни.

– Вы знаете, что во Франции немцы разместили гигантские пушки? – спросила Бинки. – Правительство пытается это дело замолчать, но у Коллинс с Баркли-Сквер в одном министерстве есть приятель. Он говорит, снаряды тех пушек достанут аж до северных окраин Лондона. Будут сметать прям целые улицы.

– А я слыхала, – начала Микки, – немцы собирают в пучок какой-то луч...

Катер накренился – кто-то взошел по сходням. Все это время Кей прислушивалась к шагам.

– Это Хелен, – прошептала она, ставя на ящик стакан. – Помните: ни слова о пижамах, днях рождения и всяком таком.

Раздался стук, дверь открылась, и появилась Хелен. Кей встала, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам, и чмокнула в щеку.

– Привет, милая.

– Привет, Кей, – улыбнулась Хелен.

Ее холодная тугая щека была гладкой и нежной, как у ребенка. Под помадой чуть шелушились обветренные губы. Хелен огляделась, разгоняя клубы дыма.

– Боже, у вас тут как в турецком гареме. Хотя я там не была.

– Я бывала, дорогуша, – сказала Бинки. – И могу сказать: гаремы шибко переоценивают.

Хелен рассмеялась.

– Привет, Бинки. Здравствуй, Микки. Как вы?

– Нормально.

– Припадок боевитости, дорогуша. Как ты?

Хелен кивнула на стаканы:

– Станет хорошо, когда нечто подобное окажется внутри меня.

– Мы пьем «буравчик» – не возражаешь?

– Сейчас я заглотну и толченое стекло, если в нем будет капля спиртного.

Хелен сняла пальто и шляпку, взглядом поискала зеркало, но не нашла.

– Наверное, ужасно выгляжу? – Она пыталась поправить волосы.

– Выглядишь прекрасно. – Кей обняла ее за талию. – Давай садись.

Они сели. Бинки с Микки занялись новой порцией коктейля, все еще обсуждая секретное оружие.

– Невидимые лучи... В жизни не поверю, – говорила Бинки.

– Все хорошо, милая? – шепнула Кей, губами вновь касаясь щеки Хелен. – Паршивый выдался день?

– Нет, не особенно, – ответила Хелен. – Как у тебя? Что делала?

– Совсем ничего. Думала о тебе.

Хелен улыбнулась:

– Ты всегда так говоришь.

– Потому что всегда думаю. Сейчас тоже.

– Да? И что ты думаешь?

– О-о! – сказала Кей.

Она думала об атласной пижаме. Представляла, как застегивает блузу на обнаженной груди Хелен. Как рука скользит по ее бедрам и ягодицам, обтянутым перламутровым шелком. Кей стала поглаживать бедро Хелен, вдруг зачарованная его восхитительной выпуклостью и упругостью; она вспомнила слова Бинки и подумала, как сильно повезло ей самой, изумляясь тому, что Хелен, теплая и красивая, гладкая и живая, вот здесь, совсем рядом, на этом смешном, похожем на сабо кораблике, и можно ее коснуться.