Ночной дозор

– Квартира теткина. Я здесь живу, чтоб не реквизировали. Этакая благородная хитрость, на какие горазды буржуи. Здесь только эта комната и кухня, которая еще служит ванной. Сортир внизу в холле. Вообще-то, жуткий бардак. Все окна без стекол – бились так часто, что Ольга плюнула вставлять. Летом я затягивала окна марлей – прелестно, живешь будто в палатке. Но сейчас уже холодно, и я заделала их картоном из-под талька. Вечером ничего, когда шторы опущены. Но днем паршиво. Чувствуешь себя кем-то вроде шлюхи.

Тем временем Джулия ввинтила в бутылку штопор и с легким усилием выдернула пробку. Разливая вино, взглянула на Хелен и улыбнулась:

– Раздеться не хотите?

Нехотя Хелен размотала шарф, сняла берет и стала расстегивать пуговицы пальто. Она была в утреннем платье с кремовыми отворотами, которое так нравилось Кей. Лишь сейчас Хелен сообразила, что осталась в нем, дабы произвести впечатление на Джулию, однако теперь оно выглядело нелепо на фоне мокрых волос и бесцветных губ, мятых брюк, чудных носков и туфель хозяйки, которая при всем при том держалась с очаровательной непринужденностью. Хелен неловко вылезла из пальто, словно делала это впервые в жизни. Джулия бросила взгляд в ее сторону и сказала:

– Ух, какая вы нарядная! По какому случаю?

Замявшись, Хелен ответила:

– У меня день рожденья.

Решив, что она шутит, Джулия рассмеялась, но увидела серьезный взгляд гостьи, и лицо ее помягчело.

– Хелен! Что ж вы не сказали-то? Если б я знала...

– Пустяки, – сказала Хелен. – Правда. Глупо, но чувствуешь себя ребенком... Все будто сговорились... Кей подарила мне апельсин, – грустно добавила она. – На кожуре вырезала «С днем рождения».

Джулия передала стакан с красным вином.

– Она молодец. И вы молодец, что чувствуете себя ребенком.

– Лучше бы не надо, – вздохнула Хелен. – Сегодня я была ужасной. Хуже ребенка. Я... – Она не договорила и вяло махнула рукой, словно отгоняя воспоминания о своем поведении.

– Ничего, – мягко сказала Джулия, поднимая стакан. – Ну, будем! Ваше здоровье!.. И всякие прочие глупости, какие при этом говорят, отчего я всегда чувствую себя так, словно отправляюсь на последнее задание. Ну давайте, краешком и донышком – за удачу.

Они дважды чокнулись и выпили. Резкое вино заставило сморщиться.

Сели порознь. Хелен расчистила себе место среди подушек на кушетке. Джулия, вытянув ноги, унасестилась на подлокотнике кресла в розовой бархатной обивке. Во фланелевых брюках ее ноги казались невероятно стройными и длинными, а бедра такими хрупкими и уязвимыми, словно могли переломиться, если их сдавить руками. Она взяла пепельницу и потянулась за сигаретами и спичками на каминной полке. При этом безрукавка задралась, и стала видна не застегнутая внизу рубашка, сквозь разошедшиеся полы которой проглянул плоский смуглый живот с аккуратным пупком. Хелен поспешно отвернулась.

Одна подушка свалилась на пол. Хелен за ней нагнулась и поняла, что это не диванная, а постельная подушка; значит, в этой двухкомнатной квартире кушетка служила Джулии кроватью, и каждый вечер она застилала ее простынями и одеялом, раздевалась, стоя перед ней... Возникшая картинка не была эротической – всюду так часто видишь кровати, подушки и ночные рубашки, что они давно уже утратили свой заряд интимности и сексуальности. Наоборот, образ показался трогательным и слегка тревожащим. Хелен вновь взглянула на красивое хрупкое тело Джулии и подумала: «Что же в ней такое? Почему она всегда такая одинокая?»

Они молчали. Хелен не знала, о чем говорить. Она отхлебнула вино и вдруг услышала шум наверху: сбивчивые шаги, скрип половиц. Хелен посмотрела на потолок.

– Это мой сосед-поляк, – тоже задрав голову, прошептала Джулия. – Каким-то чудом оказался в Лондоне. Часами вот так ходит. Говорит, вести из Варшавы с каждым разом все хуже.

– Господи, проклятая война! – сказала Хелен. – По-вашему, это правда, что кругом говорят? Мол, скоро ей конец?

– Кто его знает. Если откроют Второй фронт, может быть. Но думаю, с год-то еще протянется.

– Еще год! Мне будет тридцать.

– А мне тридцать два.

– Скажете, самый неудачный возраст? Будь нам двадцать, мы бы пережили войну, все еще оставаясь почти молодыми. В сорок мы бы не возражали стареть дальше. А вот тридцать... Из юности прямо в средний возраст. Чего еще остается ждать? Наверное, только климакса. Говорят, у нерожавших он проходит тяжелее. Не смейтесь! Вы хоть чего-то достигли, Джулия. Я говорю о ваших книгах.

Еще улыбаясь, Джулия дернула подбородком.

– Книжки! Да это все равно что большой кроссворд. Знаете, первую я написала ради хохмы. Потом гляжу – неплохо получается. Уж не знаю, что это во мне открывает. Кей всегда говорила: странное занятие – писать об убийствах именно сейчас, когда вокруг гибнет столько людей.

Имя Кей возникло во второй или третий раз, но теперь обеих смутило, чего не бывало раньше. Они опять замолчали. Джулия гоняла в стакане вино, уставившись в него, точно гадалка. Не поднимая головы, она сказала:

– Я вас не спрашивала... Как Кей отнеслась к нашей неожиданной встрече в тот день? – Голос ее звучал по-иному.