Ночная воровка

Надя слушала приятную музыку и думала, а может, не такая уж это странная мысль — ведь переселение народов происходило всегда? И не случайно ее тянет побывать в Италии, а не в Англии или Греции? Почему-то она стала петь в хоре на итальянском, хотя в школе учила английский? И почему-то все кому не лень видят в ней сходство с римлянкой?

Наконец Найк свернул на гравийную дорожку к дому и затормозил.

— Добро пожаловать в мой шалаш! — торжественно объявил он и поспешил открыть дверь.

Надя вышла и вдохнула свежий воздух, в котором стоял аромат полей, небо над головой совсем потемнело, ночи уже стали длиннее, привычнее. Они должны были настраивать на размеренность и умеренность — мыслей, желаний, поступков…

Найк взял ее за руку и повел вверх по ступенькам в дом. Он поднял жалюзи, впуская ночь в комнату. Луна не заставила себя ждать и с любопытством заглянула в окно. Серебряная дорожка пролегла наискосок, соединив углы просторной гостиной, и Надя оказалась в луче лунного света. Найка потрясла эта картина, и он, не смея нарушить ее, очень осторожно и тихо ступал по лунной тропе, все ближе подходя к Наде. Ее тонкая шея с высокой прической белела, словно выточенная из слоновой кости. Найк подошел к ней вплотную и протянул руки к черепаховой заколке.

— Я отпущу мои любимые волосы на свободу, — прошептал он, расстегивая пряжку.

Тяжелая сверкающая волна ударила по рукам, он подставил растопыренные пальцы, и черные волосы рассыпались дождем.

— Ты послушалась меня, Надя, — прошептал он. — Ты больше не распускаешь волосы ни для кого, кроме меня, правда?

Она медленно повернула к нему лицо. Она не хотела лгать.

— Правда, Найк.

— Спасибо, Надя. Моя надежда. Я могу надеяться, Надя, что надежда не обманет меня и я останусь с ней вместе?.. Моя надежда воплотится, и я получу…

Надя не мигая смотрела на него, ее губы раскрылись сами собой, а веки сомкнулись. В ту же секунду она почувствовала его губы, горячие и сухие, а язык скользнул к ней в рот. Она застонала и еще приоткрыла губы, разрешая пробраться как можно глубже. Ей показалось, что она тает, когда его руки легли ей на грудь, а соски поднялись им навстречу. Они уперлись ему в ладони и замерли, напрягшись.

— Надя, о Надя. Ты согласна?..

— Да, да. Я согласна. — Она не знала точно, чего он хочет, но она готова на все. Абсолютно на все. Внезапно она вспомнила про то, что будет завтра, что она скрыла пропажу экспоната… И очень может быть, что, узнав об этом, он никогда больше на нее не взглянет. Но все неважно! Пусть все катится ко всем чертям! Она с ним сейчас и будет ровно столько, сколько сможет.

Никогда, даже в пору ранней молодости, когда кровь кипела, напрочь заглушая голос разума, она не ощущала своей чувственности с такой силой. В памяти было живо все, что впервые произошло со Стасиком. Что произошло! Она отдалась ему на даче, ночью, под раскидистой яблоней, это был сентябрь, и яблоки созрели. Тогда они набросились друг на друга, как будто впивались в лопавшиеся от сока плоды. Надя помнит, что даже не ощутила боли, которой так пугали все подруги. Моментальная вспышка — а потом сладость заполнила ее до предела. Стасик, не сомневавшийся в ее невинности, не мог поверить, что она сама требует от него большего… А уже потом, осенью, глубокой и дождливо-снежной, они пошли в загс.

Но сейчас с Надей творилось что-то невероятное. Она хотела провести с Найком нынешнюю ночь так, будто это ее последняя ночь на земле. А он последний мужчина в ее жизни.

Она потянулась к нему, обвила руками, ладони заскользили вниз по спине, уже влажной и горячей под рубашкой. Она выдернула полы голубой рубашки из его летних льняных брюк, руки пробрались под тонкую ткань и замерли. А потом пальцы медленно побежали вниз по позвоночнику. На талии они остановились, упершись в кожаный ремень.

Найк стоял, закрыв глаза, не двигаясь, его сердце гулко стучало, он не знал, на что еще способна эта хрупкая нежная женщина.

Тонкие пальцы расстегнули ремень, спустились вниз, он почувствовал, как его напряженная плоть дернулась и словно стрела вырвалась на волю.

Он застонал. Нежные пальцы пробежались по всей длине плоти, Найку эти прикосновения казались огненными, но он готов был терпеть такой огонь, не пожирающий, а возбуждающий.

Потом Надя опустилась на колени, и он увидел, как лунный свет накрыл ее разметавшиеся по плечам и лицу волосы. Горячее влажное прикосновение ее губ обожгло еще сильнее, а от медленных толчков ее рта он едва не потерял сознание.

— О… о… Надя…

Луна стыдливо передвинулась, и они оказались в темноте ночи…

Найк опасался, что не выдержит этих ласк, ему хотелось выплеснуть все, что было приготовлено для нее немедленно, но он нежно взял ее за плечи и приник губами к ее рту. Потом поднял на руки и понес к камину, возле которого лежал пушистый ковер. Он опустил худенькое тело на мягкий ворс. Пальцы Найка пробежались по пуговицам сиреневой блузки, потом дернули молнию на брюках. Ее руки взлетели вверх, к его плечам, она собиралась притянуть его к себе поскорее. Но он осторожно отвел их в сторону.