Ночь вампиров

У Клыкова гудели. Стол ломился от напитков и разносолов. В центре застолья, на почетном месте, сидел прапорщик Лыткин — новый знакомый хозяина.

Слева от прапорщика сидел Топорок. Еще левее — Веруньша, разбитная бабенка с вокзальной площади, волею Клыкова изъятая на время из «горизонтального» бизнеса.

Прапорщик «долбанул» два полных фужера «Столичной», раскраснелся, повеселел. Вилка ему явно мешала. Он бросил ее и, подвинув к себе миску с соленой капустой, цеплял добрые порции пальцами, отправлял их в рот, запрокидывая голову, и при этом блаженно жмурился.

— Я думал, твой Лыткин гнилой интеллигент, — сказал Клыков Елизарову — негромко, но так, чтобы его услышал и прапорщик. — А он, оказывается, свой парень!

Прапорщик перестал жевать, повернулся к Елизарову.

— Это ты меня интеллигентом выставил?

— Что вы, товарищ прапорщик…

— Зови меня Леней, — прервал его Лыткин. — Мы на «ты».

Клыков опустил на его погон широкую ладонь.

— Это по-нашенски! — подмигнул Верочке. — Ты что, Веруньша, в одиночестве маешься? Обратила бы внимание на Леню. Или не нравится?

— Я их стесняюсь, — произнесла Веруньша кокетливо. — Они такие строгие…

— Откуда такое мнение? — взбодрился Лыткин. — Я в компании без закидонов…

— Вова, — попросил Клыков Топорка, — пересядь. Пусть Леня за девушкой поухаживает. Ты не против, Веруньша?

Пока они менялись местами, Елизаров поднялся, вознес вверх фужер.

— Предлагаю выпить за гостеприимного хозяина, — торжественно провозгласил он. — За Тимофея Васильевича. За его добрую и широкую натуру, умение сплотить вокруг себя хороших людей.

После того, как выпили и закусили, Веруньша придвинулась вплотную к прапорщику и капризным тоном спросила:

— Что делают мужчины без закидонов, когда женщине зябко?

Лыткин левой рукой обнял ее и притянул к себе. Она весело засмеялась, потом встала и увела прапорщика в другую комнату. Клыков проводил их глазами, хищно прищурившись. Когда дверь закрылась, он запрокинул голову, плеснул в глотку полный фужер водки. Закусывать не стал: налил в фужер боржоми и с удовольствием запил большими булькающими глотками. Он был доволен: пьеса шла по его сценарию.

Когда прапорщик и Веруньша вернулись, мужчины играли в карты «на интерес», а он, судя по куче мятых купюр, был достаточно крупным.

— Может, рискнешь? — спросила Веруньша. Она подвела кавалера к играющим, крепко держа его под руку.

Лыткин попросил сдать и ему. Банкомет — им был Топорок — выложил две карты.

— Очко! — возвестил Лыткин торжествующим голосом и швырнул на стол червового туза и трефовую десятку.

Топорок кинул карты себе и перебрал. Крякнул расстроенно, пододвинул выигрыш Лыткину. Сказал Веруньше с завистью:

— Везунчик твой прапор.

— Иных не держим, — весело отозвалась та и шутливо толкнула кавалера в бок локтем.

Вступил в игру Зотов. Бросил на кон сотенную.

— Люблю рисковать. Игра омолаживает нервные клетки.

— Ой, Иван Софронович! — сказал Клыков укоризненно. — Просадишь свои трудовые…

— Трус в карты не играет, — отозвался Зотов весело. — Поехали!

Он метнул карты рукой профессионала. Они легли перед игроками с металлическим треском.

Кон от кона игра обострялась. Топорок все время проигрывал, злился и увеличивал ставки. Прапорщик дрожащими пальцами сгребал со стола и совал в карманы деньги.

— Пятьсот на кон! — вдруг объявил Топорок и бросил на стол пять новеньких сторублевок.

— Иду, — согласился Лыткин.

— Я пас, — развел руками Зотов. — Уже все просадил.

— Все равно метни нам, — предложил Топорок, — мы тебе доверяем. У тебя рука твердая.

Пока Зотов сдавал, Лыткину все время везло, и он поддержал предложение:

— Метайте, Иван Софронович! У вас рука счастливая.

Зотов перемешал колоду, дал снять игрокам, сперва Топорку, потом прапору. С треском бросил. И снова фортуна улыбнулась Лыткину.

— Везет тебе, Леня, — сказал Клыков удивленно. Он наблюдал за игрой из-за плеча Зотова. — Третий банк на очке. Я такого что-то не могу припомнить. Право слово — везунчик…

Прапорщик самодовольно ухмыльнулся.

— Помилуй бог, говорил Суворов, не все же везенье, кое-что и сами могем!

Он с явным наслаждением стал складывать деньги. Потом выхватил сторублевку, бросил ее на стол.

— За труды, Иван Софронович!

— Забери, — поморщился Зотов брезгливо. — За такое и по морде можно схлопотать.

— Ты чего? — удивленно воскликнул Лыткин.

— А того. Что подумает Володя? Тебе, может, все равно, а мне — нет. Выходит, ты меня купил, и я сбрасывал тебе фартовую карту.

— Прости, не сообразил, — сразу повинился Лыткин. — Вот ведь дурень!

Топорок сидел растерянный, вытирая потный лоб ладонью.

— Давай контровую! — вдруг предложил он хриплым голосом.

— Деньги на кон, — сказал Лыткин. — На так не играю.

— Тимофей Васильевич! — взмолился Топорок. — У вас моя тысяча…

— Ой, Володя! — укоризненно бросил Клыков. — Без штанов сидят не те, кто проигрывает, а те, которые хотят отыграться.

— Тимофей Васильевич…

Клыков вышел в спальню, через минуту вернулся с пачкой в банковской упаковке. Бросил ее на стол перед Топорком.

— Ладно, дуйся, беспутный! Дуракам, как говорят, закон не писан.