Ночь в Кэмп Дэвиде

Разъярённый Джим позвонил в управление Секретной службы. В самых резких выражениях он обвинил Бразерса в том, что тот приставил к нему агентов, и потребовал ответить, по какому праву служба опутывает сетью своей агентуры сенатора Соединённых Штатов. Бразерс притворился возмущённым, похоже было, что он давно уже был готов к такому звонку. Бог свидетель, сенатор Маквейг несомненно заблуждается и видит то, чего нет на самом деле! Служба никому не поручала его выслеживать. Они, правда, получили сигнал из Ля Бёлль, недели две тому назад, произвели проверку и обнаружили, что Роджер Карлсон проводил там какие-то расспросы по указанию сенатора, но на этом всё дело и кончилось. Самое обычное дознание. Уверяю вас, вы ошибаетесь, сенатор! Агенты службы наводняют весь город, вы, возможно, видели наших людей, когда они выполняли другие задания. Если сенатору был подан повод для беспокойства, Служба весьма об этом сожалеет. Бразерс разуверял его самым настойчивым образом, но всё-таки и после разговора Джима не оставляло чувство, что вокруг его шеи затягивается петля.

Дома Марта была с ним приторно внимательна и по-матерински заботлива. Она больше не намекала, что разум его повредился, но часто расспрашивала о встречах с президентом, и когда Джим описывал ей ночи, проведённые в Кэмп Дэвиде, она недоверчиво поджимала губы. Пересказывая ей эти события, он вдруг почувствовал, что пропала их пугающая нереальность. Ему уже и самому не верилось, что Холленбах говорил и вёл себя как безумец. Его снова начали одолевать сомнения. Свежим в его памяти оставался лишь последний эпизод с миссис Байерсон, простодушно выдавшей своё знакомство с «Великим планом» Холленбаха. Но какая жалкая и ненадёжная опора эта полоумная миссис Бай-ерсон, думал Маквейг.

В четверг днём в «Ивнинг стар» появилась статья Ка-зенса и Кинга, двух прославленных на всю Америку политических сплетников. В ней говорилось, что настоящей причиной того, что сенатор Маквейг сошёл с трека на гонках, было тёмное пятно в его личной жизни — он боялся разоблачения в ходе предвыборной кампании. Авторы не упоминали, что это было за пятно, но свои догадки преподнесли так, как будто располагали самыми достоверными доказательствами.

История эта вызвала целый взрыв болтовни и сплетен. Приёмную сенатора засыпали бесчисленные телефонные звонки. Из Айовы позвонил председатель демократической партии штата и стал умолять Джима выступить с опровержением. Что, простите, ему опровергать? Его ведь ни в чём не обвинили конкретно! Тогда подавайте на них в суд за клевету. Бессмысленно. Если подать на них в суд, то падкие до сенсаций адвокаты начнут копаться в его личной жизни своими грязными лапами. Председатель партии остался недоволен. До нового переизбрания в Сенат оставалось всего два года. Избиратели таких историй не прощают. Потом к Маквейгу явился Крейг Спенс, взбешённый оскорблением, нанесённым другу, сгорая от желания написать статью и содрать кожу с Казенса и Кинга за инсинуацию. Маквейг с трудом уговорил его ничего не опровергать, доказав, что дальнейшая полемика только подлила бы масла в огонь. Спенс разозлился и покинул приёмную в дурном настроении. Ничто так не вредит благотворительности, как неблагодарный объект, подумал Маквейг. Но если ему и удалось кое-как успокоить своих друзей и политических единомышленников, то настоящую боль ему причинила сцена с Чинки.

Когда он вошёл в дом, она приветствовала его быстрым поцелуем, а потом, широко расставив ноги и гневно покачиваясь, показала ему страницу «Ивнинг стар» со статьёй Казенса и Кинга:

— Это самая отвратительная грязь, которую мне приходилось читать в газетах, пап! Разве нет законов, которые могли бы оградить тебя от таких оскорблений?

— Да это же просто политика, Чинки! Поверь — это абсолютно ничего не значит! Тебе пора к этому привыкнуть.

— А я напишу в эту «Стар» письмо! И потребую, чтобы они высказались прямо, а если не могут, то пусть лучше заткнутся!

Маквейг ласково потрепал её по щеке:

— Ни в коем случае, Чинки! Ты бы сделала из мухи слона. Пусть пишут, что хотят.

От негодования Чинки даже взвизгнула:

— То есть как это из «мухи»? Скажите пожалуйста! Да ведь теперь в моей школе об этом будет трепаться каждый ябедник! Мне теперь там и показаться будет нельзя!

— Ну, полно, Чинки, ты, кажется, забываешь, что статья написана обо мне, а не о тебе. Раз уж я могу с ней примириться, то ты и подавно можешь. Это, конечно, удар в спину, но ничего не поделаешь, такова политика!

Она сделала шаг и ткнулась головой ему в пиджак:

— Ведь я же знаю, пап, ты у меня самый честный на свете!

Марта, молча стоявшая в углу комнаты, быстро выскользнула на кухню.