Ночь в Кэмп Дэвиде

— В прошлую среду. Две недели назад я заявила его пресс-секретарю, что просижу в его приёмной до тех пор, пока президент не согласится меня принять. Секретарь пытался выставить меня силой, но только я не далась. На следующее утро меня даже не пропустили через ворота. Тогда я пошла к сенатору Хэмпстеду и сказала, что буду сидеть в его приёмной, пока он не добьётся для меня приёма у президента. Всё это заняло двенадцать дней, но, в конце концов, я своего добилась.

— В какое время вы с ним виделись?

— В четыре тридцать пять. Он предоставил мне пять минут. Но сам так заинтересовался, что продержал меня все пятнадцать.

Джим подошёл к ней и, схватив её за полные мясистые локти, поднял с кресла и поставил на пол.

— Могу вам обещать, — сказал он, — что, если вы сумеете добиться единодушного одобрения всего состава Сената и ваш законопроект поставят на голосование, то я тоже проголосую «за».

— Как это умно и благородно, сенатор! — Она схватила со стола свою огромную сумку н, покопавшись, извлекла оттуда карандаш и блокнот.

— Значит, я вас тоже записываю, сенатор? — пропищала она. — Ещё два имени, и на моей стороне будет большинство членов Конгресса!

— Великолепно! — Джим принялся настойчиво подталкивать её к двери. — Вот уж действительно, правду говорят люди: никогда нельзя недооценивать способностей женщины…

Джим немедленно вызвал Карлсона:

— Послушайте, Флип, наша хризантема утверждает, что добилась свидания с Холленбахом по поводу своего сумасшедшего законопроекта. Говорит, что разговаривала с ним в четыре тридцать пять в прошлую среду. Позвоните в Белый дом его секретарю Говарду и проверьте, не врёт ли она. Мне до зарезу нужно проверить, так ли это.

Не прошло и нескольких минут, как Карлсон позвонил ему по внутреннему телефону:

— Всё правильно, Джим, старая ведьма не соврала. Она пробыла у президента с четырёх тридцати пяти до четырёх пятидесяти. Когда прошло пять минут, Говард приготовился было её выпроваживать, но Холленбах сам разрешил ей остаться.

Джим повесил трубку и долго сидел, уставившись невидящими глазами на репродукцию с изображением трактора, врезающегося своим плугом в богатый чернозём Айовы. Он почувствовал, как в нём медленно нарастает уверенность. Белая хризантема — эмблема Союза Аспена! Это новое доказательство, казалось, должно было опечалить сенатора, опять пробудить в нём страх, как тогда, ночью, по дороге из Кэмп Дэвида. Но его, напротив, охватило чувство удивительного облегчения. Выходит, подозрения его были правильны!

Дома в этот вечер, сидя за столом с семьёй, он почувствовал себя так легко и свободно, как не бывало уже давно. Он принялся разыгрывать Чинки, дразнить её, напирая на подозрительное обстоятельство, что по телефону ей почему-то звонят одни только подружки, потом рассмешил её и Марту, забавно рассказав о сегодняшней пресс-конференции, и, наконец, попросил у Марты вторую порцию бефстроганова — блюда, которого терпеть не мог.

После обеда он и Чинки прослушали весь альбом пластинок знаменитого барабанщика Порки Джонса. Они включили стереорадиолу на полную громкость, и гостиная превратилась в настоящий ад. Чинки визжала, захлёбываясь в экстазе, а сам Джим отбивал такт по паркету хлопушкой для мух. На пороге появилась Марта, зажимая руками уши и умоляя прекратить дикий рёв. Они не обратили на неё никакого внимания, а Джим повернулся к ней спиной и, подпрыгнув, сделал такое антраша, что стены гостиной заходили ходуном. Чинки начала в восторге покачиваться, точно котёнок, которому дали ложку валерьянки. Когда альбом закончился последним диким ударом барабана, отец и дочь повалились на ковёр, корчась от смеха.

Чинки была уже не в силах смеяться.

— Да ты просто король твиста, пап! — простонала она.

Позднее, когда Чинки отправили спать, несмотря на её обычные отчаянные протесты, они с Мартой ещё долго сидели в его кабинете наверху. Джим прикрыл дверь и постарался настроиться на серьёзный лад.

— Мне очень не хочется тебя огорчать, Марти, и лучше всё-таки сказать тебе: вечером в четверг я должен сопровождать миссис… В общем, эту женщину, которая живёт в Джорджтауне…

— Ты говоришь о миссис Красницкой?

— Да, о ней.

Ему было стыдно смотреть на жену, и он не мог решиться сам произнести фамилию Риты.

— Дело в том, что я должен проводить её на одну встречу. Я не могу сейчас объяснить тебе, но это связано с безопасностью страны… А эта моя связь… с этим теперь навсегда покончено! Но мне надо сопровождать её, и я хочу, чтобы ты об этом знала.

Она ласково посмотрела на него:

— Ты хочешь, чтобы я снова тебе верила, Джим?

— Да, Марта, очень хочу.

Она нахмурилась и раздражённо наморщила маленький носик:

— Я и верю, Джим. Только я всё-таки не понимаю, почему ты не можешь рассказать, в чём дело. Ты ведь никогда ничего не скрывал от меня. Разве я когда-нибудь хоть раз выболтала твои секреты с тех пор, как ты стал заниматься политикой?

— Нет, Марта.

— Почему же ты не можешь рассказать мне?