Ночь предопределений

Айгуль, не поворачивая к Беку головы, бросила несколько слов, тон их был резок и насмешлив. Бек улыбнулся и пожал плечами. Феликс понял, о чем шла речь, и хотя слова, произнесенные по-казахски, были обращены явно не к нему, принял их отчасти и на свой счет. «Ну, нет»,— подумал он, оглядываясь вокруг на затаившиеся в ожидании лица, в основном молодые. В самом деле, было бы глупо ему выходить на сцену, он не двинулся, но какая-то оскомина от слов, брошенных через плечо, у него осталась.

Зато Айгуль поднялась, одернула слегка примятое сзади платье и стала протискиваться к проходу, по пути что-то вспомнила, обернулась и кинула — не по-женски метко — в руки Феликсу свою сумочку, небольшую, изящную, такой непривычной формы, что Феликс неожиданно вспомнил о Кракове и пане Зигмунте, от которого могли исходить подобные презенты...

Айгуль шла к сцене, сопровождаемая оживленным, шелестящим по залу шепотом. Лица ее Феликсу не было видно, но в отброшенной назад голове, во всей ее напрягшейся, устремленной вперед фигурке сквозило упрямство и готовность ответить на вызов.

Гронский улыбнулся, вскинул руки, протянул их по направлению к приближающейся Айгуль и демонстративно похлопал о ладошку ладошкой.

Волнение в зале нарастало. Бек смущенно покрутил головой, поправил очки и последовал за Айгуль.

За ними в разных концах поднялось несколько человек, так что спустя две-три минуты у лесенки, ведущей на авансцену, образовался небольшой затор. Среди толпящихся там Феликс заметил не то чтобы знакомые, но словно мелькавшие где-то лица, в том числе полненькую девушку в «миллтонз» и красной кофточке, и рядом — отменно сложенного парня с увалистой походкой моряка. Были там и еще кое-кто из тех, кто топтался перед началом на площадке у Дома культуры, запуская на всю мощь свои транзисторы и маги.

Гронский, величаво сложив руки на груди, стоял в стороне, предоставив ассистентке выстроить на сцене широкой дугой желающих принять участие в «психологических опытах». Эту часть своей роли Рита освоила безукоризненно. Она уверенно распоряжалась, командовала, покрикивала, меняла местами, гасила излишнее оживление,— строгая, повелительная... Уже впоследствии Феликс углядел в этой простенькой и с виду довольно невинной процедуре заранее и вполне обдуманную ступень, на которой у каждого происходило как бы самое первое сокращение, сжатие собственной воли и замещение ее чужой, замещение, вымещение таким вот вроде бы не внушающим подозрения способом... Однако в те минуты он лишь думал, усмехаясь, что Рита недурно бы сладила с обязанностями сержанта у них в батарее, равняя расчеты на плацу, командуя во время строевой...

Обращаясь отчасти к тем, кто был в зале, отчасти к тем, кто, несколько растерянный, стоял в глубине сцены, Гронский коротко рассказал о гипнозе, вещи абсолютно безвредной и даже для многих полезной, подчеркнул, что необходимо полное доверие, полный контакт между гипнотизером и гипнотизируемым, и попросил неукоснительно выполнять все его требования, начиная с простейших... С того, например, чтобы вытянуть перед собой руки, сцепить пальцы и сжимать, сжимать ладони все крепче... «Крепче, еще крепче...» — повторял он, и Феликс вдруг заметил, что с силой сжимает лежащую на коленях сумочку Айгуль. «Да нет,— подумал он,— я-то здесь причем...» — «Крепче, еще крепче,— повторил Гронский,— А теперь ваши руки срослись, вы пытаетесь их расцепить, но не можете... Не можете!.. Ну, пробуйте, пробуйте же расцепить ваши руки!..»

Зал замер. Те, на сцене, стоя с вытянутыми руками, пытались расцепить переплетенные пальцы,— у одних на лице была растерянная улыбка, другие сосредоточенно тужились освободить руки от невидимых пут, третьи смеялись, потешаясь над собственной неловкостью. Впрочем, все длилось не больше минуты, может быть — двух. Гронский объявил, что на счете «три» руки разожмутся — досчитал до трех — и пальцы почти у всех сами собой разжались.

Зал, затаивший дыхание, казалось, шумно вздохнул единой грудью. Раздались аплодисменты, громкие и недружные, запрыгали по рядам, словно мячик по воде. Гронский поклонился. Он подошел к девушке в красной кофточке, коснулся ее лба указательным пальцем — и руки, которые она до того безуспешно силилась расцепить, распались, она удивленно разглядывала их, болтая в воздухе как бы затекшими кистями.

— Воланд!— сказал Карцев, смеясь.— Помните Булгакова?

— Ну, до Воланда ему пока далеко...

— Не скажите... Вы посмотрите, что делается...

Аплодисменты не смолкали. Гронский то наклонял, то взбрасывал руку, как бы стараясь от них защититься, но в ответ на каждое его движение они вспыхивали с удвоенной силой. Вернулся Бек: для дальнейших «опытов» были оставлены человек десять, по числу стульев, расположенных полукругом. Усевшись, Бек улыбался довольно обескураженно, еще, казалось, толком не осознав того, что произошло, и временами украдкой бросал взгляд на свои руки, разминая кисти точь-в-точь как девушка в красной кофточке... Та, кстати, осталась среди десяти и уже сидела в центре полукруга, между Айгуль и парнем с курткой.