Нобелевский лауреат

Шеф стоял у окна, уставившись в какую-то точку, которая, вероятно, существовала единственно на его собственной карте вселенной. Он спросил, как продвигаются поиски, и Ванда могла бы побиться об заклад, что он вообще не услышал ее ответа. Она сообщила ему об убийстве, сказав, что жертвой тоже стал писатель. А потом замолчала, потому что шеф продолжал молчать. В комнату потихоньку вползал расплывчатый, призрачный мрак, словно кто-то капнул в стакан с водой немного чернил.

— Министр требует, чтобы я отстранил тебя от расследования, — наконец промолвил начальник.

— Почему?

— Не знаю. А сама как думаешь?

Ванда ничего не думала, но нотка угрозы, мелькнувшая в его усталом голосе подобно лезвию ножа, подсказала ей, что сейчас лучше молчать.

— Ты стала безответственной, Беловская, — продолжил шеф после недолгой паузы. — Ведешь себя так, словно не понимаешь цели порученного тебе дела. Если бы ты это делала по глупости, я бы еще мог понять, но ты проявляешь своеволие, и это я не могу определить иначе, как саботаж.

— И что же я саботирую? — сдержанно спросила Ванда.

— Всю Систему. Министра. Усилия нашего правительства. Политическую стабильность страны, если на то пошло. Я не стану объяснять тебе, вы ведь уже говорили об этом с министром. Государство придерживается своих приоритетов, и если ты с ними не согласна, я не стану тебя задерживать. Но если ты хочешь продолжать работать в Системе, ты должна принять их, независимо от того, что ты сама думаешь. А лучше всего, если ты вообще не будешь думать.

— Вы не можете обвинять меня за дело Гертельсмана. Мы делаем все, что в наших силах, но у нас недостаточно улик. Вы же отлично знаете, что иногда…

— Речь не идет о расследовании дела, Беловская, и перестань себя вести, как провинившаяся школьница. Министр дал тебе поручение, а ты его не выполняешь. Уж не думаешь ли ты, что он попросил тебя лично докладывать ему, как продвигаются поиски только для того, чтобы лишний раз услышать твой голос?

Ванда почувствовала, как кровь прилила к лицу. Начальник еще никогда так себя с ней не вел. Что он себе позволяет?

— Слушай меня внимательно: я не говорю, что не имеет значения, найдем мы этого проклятого лауреата, или нет, разумеется, это очень важно. Но гораздо важнее убедить мир в том, что мы прилагаем все усилия, что эта задача для нас приоритетна. Даже если мы провалимся, то это случится по субъективным причинам, поняла? И если я говорю, что сейчас на нас смотрит весь мир, я нисколько не преувеличиваю. Сама можешь догадаться, какой удар по репутации страны будет нанесен, если скажут, что у нас бесследно исчезают нобелевские лауреаты, а никто палец о палец не ударит, чтобы их найти. Ты вообще имеешь представление, какой натиск оказывается на министра? А на премьер-министра? Который ежедневно встречается с разными там европейскими и другими чиновниками и не знает, что им сказать, когда ему задают вопросы. И ведь это первый человек в стране, Беловская! Первый! Так почему же ты вставляешь ему палки в колеса, а? Ты за кого себя принимаешь?

— Но я не…

— Меня не интересует, за кого ты голосовала на выборах. Разве я тебя спрашивал хоть раз, за кого ты голосовала? Не спрашивал. Но раз ты в Системе, значит работаешь на государство. Все. Точка. Что государство прикажет, то и будешь делать, понятно? И будешь слушать того, кто в данный момент олицетворяет государство. А если ты не согласна, то уже завтра можешь писать заявление.

— В таком случае, лучше меня отстранить от этого дела, — еле слышно вымолвила Ванда. Слова словно просочились сквозь крепко сжатые зубы. Она была настолько зла, что боялась их разжать, как бы они не стали стучать от гнева.

— В настоящее время я принял иное решение, — сухо возразил начальник. — Ты — прекрасный профессионал, потому министр и доверил тебе вести дело Гертельсмана, а я поддержал его решение. Если сейчас — спустя три дня — я тебя отстраню, значит в глазах других мы с ним будем выглядеть идиотами, которые не разбираются в своих подчиненных. А это совсем не так. Он предложил мне решить, и я решил. В данный момент он, скорее всего, уже в аэропорту, летит в Берлин. Завтра там открывается какая-то важная конференция. Поэтому сейчас ты наберешь его и доложишь подробно о том, что сделано по Гертельсману. А также о новом убийстве и так далее. Ты знаешь как, действуй.

Ванда достала мобильный телефон, нажала несколько кнопок и заявила:

— У меня нет его телефона.

Мужчина у окна даже не шевельнулся. Потом прикрыл глаза ладонью и стал массировать виски кончиками пальцев, словно у него внезапно разыгралась мигрень.