Нобелевский лауреат

Однако ей никогда не хотелось иметь детей. Они ее пугали, она не имела представления, что с ними делать. Все дети были маленькими, глупыми, слишком хрупкими и абсолютно неуправляемыми существами. Они требовали безграничного терпения, непонятно было, чего от них можно ждать. Они напоминали Ванде ходячие черные дыры, поглощающие на своем пути все и вся, прежде всего силы и даже жизни своих родителей. Когда появлялись дети, родители переставали быть прежними людьми. Они становились скучными и уязвимыми и сами сознавали это. Называли это счастьем, изо всех сил стараясь скрыть, насколько они из-за него несчастны.

В отличие от них, Ванда не стремилась во что бы то ни стало быть счастливой. Больше всего она любила свободу, пусть даже ей нечем было ее заполнить.

Ей вдруг пришло в голову, что она не знает, у Крыстанова — девочка или мальчик, не говоря уже об имени. А они, вроде как, близкие друзья… Возможно, он принадлежал к тем людям, которые четко разграничивают личную и профессиональную жизнь, а может, не рассказывал о своей семье просто потому, что нечего было рассказывать. В сущности, кто бы мог с точностью определить, что за человек Крыстанов?

«В наши дни никому нельзя доверять», — сказала себе Ванда и внезапно вспомнила о матери. Любая мысль о ней моментально вызывала чувство тревоги и вины. Интересно, что она сейчас делает? Здорова ли? Вспоминает ли о ней просто так, с нежностью, а не только для того, чтобы выплеснуть на нее очередные упреки?

Ванда должна ей позвонить. Причем, это нужно было сделать давно.

Решившись, Ванда набрала номер ее мобильного. Было уже поздно, но мать никогда не ложилась раньше полуночи, хотя она могла изменить своим привычкам.

Ванда слушала гудки, плотно прижав мобильный к уху. Глянула в зеркало обратного вида, и на миг ей почудилась какая-то плотная тень, почти прижавшаяся к земле. Так могло быть, если бы человек продвигался пригнувшись или ползком. Но это могла быть также тень уличной собаки. Не услышав ответа, Ванда нажала кнопку отбоя. И вправду, было уже поздно. Она попробует связаться с матерью завтра или в какой-то другой день. Когда она снова глянула в зеркало, там уже никого не было, кроме ночи.

За последние два дня она намерзлась больше, чем за всю зиму. Весна поступила очень коварно: она просто вернулась обратно — туда, откуда пришла. Ванда никак не могла согреться, и пышная зелень, густо покрывшая весь город, ее совершенно не радовала. Кроме того, ее раздражали лишний вес, который она успела набрать зимой, постоянная нехватка денег, а также дело Гертельсмана, которое так и не сдвинулось с мертвой точки.

«Почему кругом одно невезение, — подумала Ванда. — А ведь я была уверена, что хуже уже не может быть».

Нужно выспаться и обо всем забыть. Если не поможет, то, по крайней мере, не навредит.

Это был единственный план, который созрел к тому моменту, когда она вернулась домой. Часы показывали почти полночь.

Ванда решила принять душ. В этом удовольствии она не могла себе отказать. Она встала под горячие струи и стояла так до тех пор, пока пальцы на ногах не покраснели. Она так бы и жила под душем, если бы это было возможно. Или могла бы поставить кровать в ванной и спать под водяными струями.

И тут Ванда почувствовала, что острые, жгучие, как раскаленный песок, слова Гертельсмановой книги вновь овладевают ее сознанием, словно решив поселиться там навсегда. Как будто она подцепила какой-то устойчивый вирус, от которого нет спасения. Если бы ее спросили, о чем «Кровавый рассвет», она не смогла бы ответить. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что выполнила один пункт своего, все еще бесполезного, плана — прочитала книгу. Однако несмотря на то, что она прочитана, каким-то невероятным образом он продолжает ее преследовать.

Ванда вспомнила о настойчивом совете Настасьи Вокс еще при первом их разговоре. А что, если литературный агент просто-напросто обманула ее? Попыталась направить по ложному следу и теперь издевательски смеется над ней? Ведь мисс Вокс недвусмысленно дала понять, что болгарскую полицию она воспринимает только как досадную и неизбежную данность, а инспектора Беловскую — чуть ли не как личного врага.

Но даже если в книге нет ничего особенного, Ванда не станет сердиться на Гертельсмана. И если там действительно закодирован некий ключ к пониманию произошедшего, который она не смогла бы получить иным способом, ей кто-то должен помочь, потому что она постепенно приходит к выводу, что в одиночку с творчеством Гертельсмана ей не справиться.

Ванда вышла из ванной, тщательно высушила волосы и решила принять снотворное. Она редко прибегала к таблеткам — они на нее не действовали, — но сейчас у нее не было иного выбора. Нашла бутылочку с лекарством, и взгляд ее случайно упал на печать, обозначавшую срок годности. Он истек еще два с половиной месяца назад. Обычно она принимала две таблетки, но сейчас решила принять три. Немного поколебалась, не принять ли четыре, но потом от этой мысли отказалась.

В крайнем случае, завтра не сможет проснуться.