Мышление – это свобода. А свобода – это перчатка, брошенная миру. В современном мире мыслитель никому не нужен. Наступило время языков. Это означает, что многие люди стали событиями языка, но не событиями сознания и мышления. Современный человек вообще многие вещи может делать без связи с сознанием. У него есть языковые костыли, которые позволяют сохранить чувство данности себе, самоотчет в том, что делаешь. Сегодня почти все симулятивно: язык, речь. Осталось немного бастионов, которые не освоены этими симуляциями, – в том числе боль. А удовольствие стало полностью симулятивным.
Нельзя же силой заставить людей быть умней? Нельзя же их заставить читать хорошие книги? Нельзя же издателей заставить работать в убыток себе? Дело в том, что людей именно и нужно заставлять быть умнее (и для этого есть вполне цивилизованные механизмы). Дело в том, что хорошую литературу нужно выпускать именно в убыток себе (и такая страна, как Россия, может это себе позволить). Дело в том, что это может делать только государство – и никто более.
Любое действие, любое слово (особенно СМИ) может оказать или доброе или бурное влияния.
А вот слова А.А. Ухтомского, сказанные еще в прошлом веке: «Насколько государство по принципу своему есть организация и гарантии силою, ученые же, как некий класс, склонны угодничать и преклоняться перед тем, что сильно; очевидно, для класса ученых всегда найдется уголочек при дворе великого Чингисхана. В общем, эти поймут друг друга».
Вообще-то я не считаю других уфологов конкурентами. Чем больше будет интересных научных результатов, там лучше для всех. Кооперация всегда лучше, чем конкуренция. Способность к кооперации – самое лучшее конкурентное преимущество. Сейчас серьезно и качественно уфологической литературе актуально не столько конкурировать внутри себя, сколько отвоевывать информационное пространство у отупляющего примитива массовой квазикультуры. Иначе вымрем, как пещерные кошки.
Есть ощущение огромного потерянного времени, растраченных сил, упущенных возможностей, которые надо наверстывать.
В науке по-настоящему ценно только то, что сделано впервые. Остальное – рутина, в лучшем случае – популяризация, разжевывание для непонятливых. Но это «впервые» не означает просто «то, чего прежде не было»: мало ли до какой несусветной глупости никто из наших предков не додумывался. Скорее – «то, чего прежде не могло быть»: неразрывно связанное с сегодняшним днем, как, например, сказано у Мандельштама: «Попробуйте меня от века оторвать! – Ручаюсь вам: себе свернете шею».
Самое страшное – самое правдивое. Но страшно, потому что это правда. Правда человеческих отношений – она такая, всегда страшная. И я считаю, что все в жизни требует мужества это понять и с этим жить. У меня внуки и правнуки – мне за них страшно. То, что мы пережили, – это ничто в сравнении с тем, что переживут после нас они. Страна давно плывет, как брошенный кораблик… Кто реально управляет страной и получает подлинную информацию о ее состоянии – их дети уже не здесь.
Авторы должны сегодня разрывать круг российского существования и писать о том, чего еще не было, воспитывать в читателе опять-таки те качества, которых у него нет. Ибо то, что есть, обнаружило свою роковую недостаточность.
Поймите, что пришло другое время, новая эра, изменившая критерии и упразднившая почти все, чем мы жили. Не отягощайте детей этим наследием, которое уже привело к величайшей генатомбе в человеческой истории. Поймите, что мировая культура в очередной раз сбрасывает кожу и цепляться за эту кожу – проявление не столько ностальгии, сколько трусости
Среди прочего: «.закон сохранения рисков, по которому массовое снижение рисков элементов большой системы ведет к росту общественных рисков вплоть до ее разрушения». Например: «.порча генофонда человечества из-за успехов медицины, обеспечивающей долгую и счастливую жизнь людям с ослабленной наследственностью. Из этой проблемы нет выхода: мы останемся людьми и будем спасать друг друга, но риск будет накапливаться на общественном уровне и неминуемо реализуется – стихийно и разрушительно» (Завтра. 2010. № 29).
Превратившись в робота, подобного миллионам таких же роботов, человек уже не ощущает ни одиночества, ни тревог.