Ниже Бездны. «Мы бредим от удушья»

— Пить, — прошептал Володя пересохшими губами. Медсестра поднесла к его рту носик чайника, и Володя, припав к нему, выпил едва ли не половину. Он пил бы еще, но медсестра больше не дала:

— Хватит, хватит.

— Где я?

— В госпитале, в Мурманске. Слава богу, в себя пришел, три дня ведь без памяти лежал. Тут твои с подлодки одолели, каждый день ходють и ходють. Говорю же им — нельзя, доктор не велел. Сейчас я тебе укольчик сделаю, а потом таблетку выпьешь.

Медсестра ловко сделала укол, а потом поднесла Володе таблетку — он с трудом ее проглотил.

— Где же тебя так простыть угораздило?

— В море смыло. Пока вытащили — простыл.

— Ох, несчастье какое! Ну, ничего, отлежишься в тепле, подлечишься. Давай я тебе апельсин очищу.

Медсестра ловко сняла с апельсина кожуру и стала подносить ломтики ко рту Володи. От апельсина пошел одуряющий запах, и почему-то сразу вспомнился Новый год, елка, салат «оливье», шампанское, апельсины и грохот фейерверков за окном.

Володя с трудом одолел апельсин.

— Вы возьмите пару апельсинов домой, детишек угостите.

— Что ты, милок! Тебе самому они нужны! Ешь, поправляйся.

— Ваши детишки давно, наверное, апельсинов не ели, а мне все не съесть.

— Ну, если так…

Медсестра сунула пару апельсинов в карман и ушла.

Вскоре заявился доктор — в белом халате поверх флотской формы. Деревянным стетоскопом он прослушал легкие Володи, простучал и покачал головой:

— Повезло тебе, парень. Я уж было думал — не жилец ты.

— Что, все так плохо?

— При поступлении было хуже, так что будем надеяться.

И потянулись нудные госпитальные дни. Еще дважды к нему заходил Сашка — сказал, что вместо заболевшего Володи им на время с лодки, стоявшей на ремонте, дали другого торпедиста. По всему выходило — скоро новый поход, ведь лодку забункеровали.

— Так что если не приду — не обижайся. Значит, в море ушли.

— Я понимаю, служба.

Ближе к вечеру неожиданно для Володи пришел командир лодки. Поздоровавшись, он присел на стул.

— Как ты?

— Иду на поправку.

— Это хорошо. Замполит на нового старпома в штаб стукнул о происшествии, дескать — халатность.

— Меня волной с палубы случайно смыло. Сам виноват — не привязался.

— Молодец, сам понял. Если кто из штаба придет, так и говори.

— Не мальчик, понимаю. Зачем лишние неприятности?

— Да, я насчет глубоководной торпедной стрельбы… Ты практику имел?

— Чисто теоретически. Я же на Балтике воевал, а там глубины сам знаешь какие. В училище рассказывали.

— А я вот в первый раз стрелял с твоей подачи. Получилось. Лодку подремонтировали. На легком корпусе пробоин от осколков глубинных бомб полно, ну да на скорость они не влияют.

Командир вытащил из кармана шинели пару шоколадок и положил их на тумбочку.

— Выздоравливай. Хороший ты мужик, жаль, что раньше не познакомились. Я постараюсь тебя из рядовых вытащить, на рули хотя бы посадить.

— Вместо боцмана?

— Рулевой-то нужен, да и посоветоваться, если припрет, будет не с кем. Дальше-то, после войны, как жить думаешь?

— Не знаю, не думал еще. Немца одолеть надо.

— Одолеем. После Курска немец уже не тот. Силен, слов нет, но не тот. И новинки постоянно появляются. Недавно наши столкнулись с акустической торпедой — по шуму винтов наводится. Немцы дали залп двумя торпедами по тральщику. Тот успел увернуться, думали — пронесло. А торпеды циркуляцию выписали — и в корму ему. «Коробочка» пополам и развалилась. Это в Карском море было, мне знакомый командир миноносца вчера рассказал — он людей из воды поднимал. Из всего экипажа в живых только двое и остались.

— На каждый хитрый болт всегда найдется гайка с левой резьбой.

— Это как? Я не понял.

— Если обнаружил пуск торпеды, сойди с ее курса и тут же двигатели глуши. Не ход, а именно дизеля. Такие торпеды идут на шум винтов или звук работающего двигателя. Заглушил двигатель — торпеда мимо пройдет. Для них звук — что для магнита железо. Потом выждать минуты четыре-пять, и все дела.

— Не знал. Наши пока ни одной такой торпеды не захватили, чтобы устройство изучить. Говорят, на них самоликвидаторы стоят.

— Конечно, немцы свои секреты берегут.

— За подсказку спасибо, выздоравливай. Ну, будь!

У Володи уже от уколов болели предплечья и ягодицы — даже сидеть было тяжело. Но ему очень хотелось выздороветь, вернуться на лодку. За то время, что он служил на ней, лодка стала почти родным домом. У других подводников были дома, семьи — пусть и далеко. Они получали письма, их души согревало сознание, что дома ждут родные, переживают за них. А у него не было никого, только сослуживцы и лодка. Но даже с подводниками, с которыми ходил вместе в боевые походы и вместе с ними рисковал, Владимир не мог толком сдружиться — мешала какая-то невидимая стена. Будучи из другого времени, из другого мира, он не мог открыться им в полной мере. Ему приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не сказать лишнего, не привлечь внимание, не вызвать подозрения.