Ниже ада

Рядом с выходом обнаружился знакомый, плотно набитый всякой всячиной рюкзак Живчика, потерянный еще в туннелях Уробороса… «Прощай, Хозяйка… И спасибо за все» — мысль незримой птицей унеслась в глубину Уральских гор. Достигла она адресата? Хотелось верить, что да.

* * *

За дверью оказался узкий и извилистый коридор, окрещенный Костиком «кишкой». Однако петлять по нему пришлось недолго: один из затяжных дугообразных поворотов вывел ребят в несимметричный зал, сплошь состоящий из неправильных и грубых форм. Живчику показалось, что это пустошь в гранитной породе, — частично ее пол, стены и потолок обработаны человеком, но работа была недоделанной, брошенной на середине.

Посреди зала ничком лежал человек. Приблизившись, Костя понял: он мертв, причем очень и очень давно. Противогаз незнакомой марки, выглядящий весьма серьезно и дорого, лежал в стороне от трупа и не мог прикрыть наготы гладкого, потерявшего даже остатки кожи и волос черепа. Защитный костюм мертвеца — совершенно черный, гладкий, облегающий — Живчик также не смог опознать.

— Крутая штука, — пробурчал он себе под нос и без всякой брезгливости перевернул невесомое, превратившееся в скелет тело. Хотелось подробнее изучить загадочный «защитник», а заодно посмотреть жетон почившего сталкера.

В глаза сразу же бросился металлический кругляш на груди, на нем был изображен Кремль и выбиты две буквы: «И. М.»

— Ого! — громко закричал Живчик, будучи совершенно не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции. И повторил еще несколько раз, судорожно дыша, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба: «Ого!»

— Да что там такое? — Иван потерял терпение и непонимающе уставился на круглый знак. И тут же осекся:

— Ни хрена себе…

Костя, наконец, перестал «огокать» и перешел на «не может быть». Игнат Москвич… вот где ты сложил свою буйну головушку… «Находка» пугала и обескураживала, ведь до этого самого момента оставалась надежда, что мифический герой перехитрил бледную старуху с косой и пережил Первую войну. Но по всему выходило, что даже таким людям не дано обмануть смерть… С другой стороны, возможность прикоснуться к легенде, пусть и навсегда ушедшей, завораживала. Вот лежит герой, наводивший ужас на всю Площадь Девятьсот пятого года, истребитель неисчислимого количества самых разнообразных монстров в человеческом и зверином обличьях. Его имя гремело по всему Метро, каждый мальчик мечтал вырасти таким же сильным и смелым, как Игнат, а девочки втайне грезили встретить на своем жизненном пути такого «рыцаря в черной химзащите».

Со сноровкой профессионального мародера Живчик обыскал останки, исследовал многочисленные карманы защитного костюма и вывалил их содержимое прямо на пол. Горочка получилась внушительная.

— Ванька, я никак понять не могу: костюм абсолютно цел, ни одной дырки! Череп и кости тоже в сохранности, ни переломов, ни трещин. Что же его погубило?!

«Месть Хозяйки — ничего не забывшей и не простившей», — вертелось у юноши на языке, но он сдержался и лишь неопределенно пожал плечами:

— Наверное, никто и никогда уже не узнает.

— Мы должны похоронить Игната, — убежденно произнес Костя. — Нельзя его просто так здесь бросить, не по-людски это! Конечно, погребать положено при всех регалиях, оружии и экипировке, но боюсь, в нашем случае так не получится, — продолжал он, обращаясь больше сам к себе, а может, пытаясь оправдаться — и перед Иваном и, опять-таки, перед собой. — У меня рука не поднимется закопать под землю его «защитник», автомат или пистолет, а уж дневник — и подавно!

— Ты нашел дневник? — почему-то не на шутку заинтересовался Иван.

— Вот, смотри. — Живчик заметно колебался, не желая выпускать сокровище из сжавшихся пальцев, но все же пересилил внезапно нахлынувшую жадность и передал другу потрепанный блокнот небольшого формата. Дневник открылся на последнем листе, и Мальгин увидел размашисто написанную фразу:

«Вот и все, боевое крыло станции Динамо полегло в полном составе, за исключением своего командира… Буду прорываться через подземелья. Вот только предчувствия нынче не сулят ничего доброго…»

Записей было довольно много — крошечных, выполненных и на скорую руку, и больших, обстоятельных, выведенных спокойным, размеренным почерком. К удивлению дозорного, часто попадались стихи.

— Живчик, неужто Москвич стишки сочинял? Ни за что бы не подумал!

— Сам ты «стишки», — взвился Федотов. — Ты думаешь, он только палить умел да мутантов резать?! А стихотворения, между прочим, у него не хуже получались. У меня любимое есть, слушай: