Кнут возчика взвился так быстро, что Абигейл едва заметила. В следующую секунду человек с ведром взвыл от удара по руке и выронил ношу, так что деготь растекся по ступеням.
– Вздумал спорить со мной? – осведомился возчик.
– Нет, Чарли, – ответил человек с кистью. – Мы не спорим.
– Добро, – кивнул Чарли Уайт. – Тута дом Джеймса Мастера, офицера-патриота, и он под охраной. Любой, кто тронет его обитателей… – Заканчивать ему не пришлось.
– Порядок, Чарли, – согласился человек с кистью. – Как скажешь. Пошли, ребята!
И он увлек своих людей на улицу.
Чарли оглядел толпу и раздумчиво щелкнул кнутом поверх голов. Зеваки начали расходиться.
– Вам лучше заняться вашим батюшкой, мисс Абигейл, – негромко сказал Чарли и подал ей руку.
Когда она взошла на крыльцо, повозка уже покатила прочь. Он не обернулся.
После этого их не трогали, хотя отец был крайне удивлен заступничеством Чарли Уайта. Два дня спустя Абигейл, заметив Чарли на улице, остановила его и сказала:
– Отец хочет поблагодарить вас.
Но Чарли покачал головой.
– Дело не в нем, – ответил он грубо и отвернулся.
А через месяц, слава богу, вернулся Джеймс, ужасно довольный собой. Генерала Хау с его красномундирниками заставили покинуть Бостон и отступить в Новую Шотландию. А Джеймса Вашингтон произвел в капитаны. Но Абигейл навсегда запомнила отцовское унижение, а потому все больше переживала за родных. Однажды Джеймс беззаботно спросил:
– Ну как, Эбби, ты теперь тори или патриотка?
Она же вместо ответа сказала:
– По-моему, Уэстон простудился. Пусть посидит сегодня дома.
Иногда бывало трудно понять, кто правит Нью-Йорком. Королевский губернатор и старая ассамблея превратились в мертвую букву[36]. Как правило, действовал патриотический Провинциальный конгресс под руководством представителей старой элиты – того же Ливингстона. Нью-Йоркский конгресс остался на умеренных позициях и продолжал надеяться на урегулирование. Однако на улицах Нью-Йорка все решалось сынами свободы.
Подготовка к войне шла своим чередом. Хотя британцы окопались в Новой Шотландии, все понимали, что они вернутся. Патриотические войска прибывали, и сыны свободы ликовали, расселяя их в брошенных лоялистами домах. Королевский колледж, бывший оплот тори, практически превратился в казармы. На выгоне за домом Чарли Уайта раскинулось море палаток. Когда Чарли Уайт и его люди потребовали направить всех незанятых мужчин на строительство вдоль реки земляных валов, то даже Джон Мастер после недолгих пререканий согласился отрядить Соломона.
– Если тебе от этого полегчает, – сказал ему Джеймс, – то генерал Ли не верит, что мы удержим город. Британские корабли могут войти в бухту и разнести нас в клочья, если захотят. Но он считает, что сперва мы должны дать чертовски хороший бой.
– А Вашингтон? – спросил отец.
– Он приказывает стоять до конца.
Придя в настроение чуть приподнятое, Джон сообщил Абигейл:
– Говорят, что Провинциальный конгресс покинет город, как только появятся британские корабли.
– Куда же они пойдут?
– Наверно, в Уайт-Плейнс. Это двадцать пять миль на север, – усмехнулся он. – Оттуда, я думаю, они могут запросто податься куда угодно.
В середине июня от Альбиона пришло очередное письмо, которое на сей раз доставило торговое судно из Вест-Индии. Он подробно расписал выступившую армаду и парой слов обмолвился о британских военачальниках: главнокомандующим был генерал Хау, а флот возглавил его брат адмирал Хау. Альбион также назвал генерала Клинтона, чье детство прошло в Нью-Йорке, – знающего военного, и Корнуоллиса – тоже грамотного, но вздорного. Он сообщил Мастеру и кое-что любопытное. Братьям Хау была обещана огромная сумма за мирный договор на приемлемых условиях. «Получается, что они стремятся сразу и к миру, и к войне».
В письме Альбион уверял Мастера, что столь мощные силы обеспечат стремительную победу, а в Англии почему-то бытовало мнение, что колонисты слишком изнеженны для боев. Письмо заканчивалось удивительным известием: