Ню

– Убивать легко, – сказал Ахмед. Он сидел напротив меня и медленно и сосредоточенно жевал питу, время от времени, макая ее в оливковое масло. Оно лоснилось у него на подбородке и капало с пальцев толстыми, медленными каплями. Пальцы – крепкие и смуглые – шевелились, как тугие червяки. Он мой старший брат. Я самый младший. А всего нас – семеро.

– Ты непутевый. Всю жизнь был непутевым… Рисунки твои… Вечно в облаках витаешь, выдумываешь. Отца на тебя нет, он бы тебя – живо…

Наш отец стал шахидом, когда мне было семь. Он ушел из дома, даже не попрощавшись, и только назавтра мы узнали, что произошло. К нам в дом приходили важные люди, а мулла возносил молитвы за нашу семью. Мать днем радовалась и смеялась, а по ночам плакала в подушку, чтобы не услышали соседи. Я не хочу – об этом. Хочу забыть…

– Ты слышишь меня или опять думаешь о всякой чепухе? Слушай внимательно и запоминай. Твои братья все знают, и в деревне знают тоже. Знают все. Сроку тебе – неделя, не больше, иначе позор падет на всю семью. Что это такое – ты знаешь. И знаешь, что надо делать. Одним евреем меньше – хорошо, а если двумя – еще лучше. Вонзить нож лучше всего в шею, сверху вниз, и старайся попасть вот сюда, – он тычет пальцем в то самое место, где у Анат ямочка, а в ней – голубая жилка – та самая…

– Аллах акбар…

Ах, если бы не любовь, мне бы никогда не узнать, что это такое —

Австралия

Я ведь на, самом деле, мог никогда ее не увидеть, а так…

– Па-а-ап, ну, пап… Ну, послушай же…

Ее зовут Хания, ей двенадцать. У нее зеленые глаза и черные волосы. Я держу ее за руку и мы шагаем – один шаг мой и два – вприпрыжку – ее. Она мне по плечо, она стройная и гибкая, как веточка молодой вишни. Она любит всех и этим напоминает мне Анат, мою Анат, которую я целовал в густой тени под оливой.

Моя Хания, моя дочь – дитя этой любви.

– Па-а-ап, а у нас в классе новый мальчик. Он симпатичный.

Еще у нас с Анат есть дом и даже собака. У нас обязательно будут еще дети, а у них – их дети, наши внуки и в них – мы и наша, только наша – моя и Анат – вечность… И вода в их колодцах будет чиста и прозрачна, и вкусна…

Я вспоминаю свою деревню, одинаковые дома и узкие пыльные улицы в белом мареве пустыни. Лицо матери, руки Ахмеда. Мои дети, как и я, никогда не увидят моих братьев и мою мать. Я даже не знаю, жива ли она. Может, она уже умерла – не знаю.

Просто никому кроме меня не удалось побывать здесь, в этой чудесной стране – никому из них.

Мой колодец высох, в нем нет больше воды цвета пустыни. В нем нет – ничего…

Но как это здорово, что здесь есть оливы. Даже в самую страшную жару под ними тень и прохлада, и —

Анат. Моя Анат