Ницше

Весь образ дифирамбического художника есть образ поэта-предшественника «Заратустры», нарисованный с величайшей глубиной, не затрагивая ни на минуту вагнеровской реальности. У самого Вагнера было об этом понятие; он не признал себя в моем сочинении. — Точно так же «Идея Байрёйта» превратилась в нечто, что не будет загадочным понятием для знатоков моего «Заратустры»: в тот великий полдень, когда самые избранные посвящают себя величайшей из всех задач — кто знает? призрак праздника, который я еще переживу… Пафос первых страниц есть всемирно-исторический пафос: взгляд, о котором идет речь на седьмой странице, есть истинный взгляд «Заратустры»; Вагнер, Байрёйт, все маленькие немецкие жалкие вещи суть облако, в котором отражается бесконечная фата-моргана будущего.

Все в этом сочинении вперед возвещено: близость возвращения греческого духа, необходимость другого Александра, который снова завяжет однажды разрубленный гордиев узел греческой культуры… На 71-й странице описан и предвосхищен с поразительной уверенностью стиль «Заратустры»; и никогда не найдут более великолепного выражения для события «Заратустра», для этого акта огромного очищения и признания человечества священным, чем на 43–46-й страницах.

В середине июля Ницше приехал в Байрёйт на начавшиеся репетиции тетралогии. О том, что он переживал в это время, свидетельствуют письма сестре:

Я жалею, что приехал сюда; до сих пор все имеет чрезвычайно жалкий вид. В понедельник я был на репетиции и до такой степени остался недоволен, что ушел, не дождавшись конца.

Мне психически необходимо жить совершенно одному и отказываться от всяких приглашений, даже от самого Вагнера.

Я только и думаю об отъезде: совершенно бессмысленно оставаться здесь дальше. С ужасом думаю о ежедневных тягостных музыкальных вечерах и все-таки не уезжаю. Я не могу больше оставаться здесь; я уеду даже раньше первого представления, сам не знаю куда, но уеду непременно; здесь мне все невыносимо.

Что узрел Ницше в Байрёйте летом 1876 года? Он узрел «титана», окруженного толпой фанов, парализованных поп-звездой (современный язык прекрасно передает зрелище, разворачивающееся перед философом в самый переломный момент его жизни, накануне «переоценки всех ценностей»). Он узрел масс-культуру в момент ее зарождения и ужаснулся тем, во что всё это может вылиться. Он узрел крушение своего понимания трагического, страдательного, дионисийского в культуре. Он узрел крушение, которое позже назвал «падением Вагнера».