Нищий, вор

– Ты так похож на него – даже жуть берет. Он был очень красивый. Я однажды сказала ему, что он похож на святого Себастьяна. Тогда он пошел в библиотеку посмотреть про него в энциклопедии. Там он узнал и откуда происходит мое имя. Трудно было даже представить себе, чтоб такой необузданный малый рылся в энциклопедии. – Ее лицо смягчилось, и Уэсли подумал, что у нее, наверное, было такое же выражение, когда его отец вернулся из библиотеки и рассказал ей, что он там узнал.

– Ты разочарован? – спросила она.

– Чем?

– После всего, что отец, наверно, рассказал тебе обо мне и назвал в мою честь яхту… Подумать только – королева Франции. – Она коротко рассмеялась. – А ты встречаешь старую толстую тетку, стоящую за прилавком в прачечной.

– Нет, я не разочарован. – Он не был вполне уверен, что говорит правду. В молодости она, наверное, была совсем другой, подумал он.

– Ты хороший мальчик, – сказала она, когда они снова двинулись по улице. – Надеюсь, что тебе живется легче, чем твоему отцу.

– Ничего живется.

– После того как мы… ну… можно сказать, расстались, хотя продолжали жить в одном доме и я видела его каждый день и подавала ему вместе со всеми еду, мы больше не сказали друг другу ни слова, за исключением «до свидания». Он словно озверел. Вечерами приходил домой весь в крови после драк, люди стали относиться к нему как к бездомной опасной собаке, он спал с каждой девкой в городе. Я, конечно, об этом слышала. Наверно, это было что-то вроде мести, но я его не винила, хотя и понимала, что в таком мерзком, лицемерном городишке добром это не кончится. Его посадили в тюрьму за изнасилование – подумать только, за изнасилование, когда все девки и бабы бегали за ним, как ребятишки за пожарной машиной. Про это он тебе рассказывал?

– Да.

– А про сестер-близняшек, в изнасиловании которых его обвинили? Их отец и подал на него в суд.

– Тоже рассказывал.

– Он, должно быть, очень тебя любил, если рассказывал такие вещи.

– Наверно, да. Он любил мне рассказывать. – Уэсли вспомнил ночи под звездным небом на палубе или во тьме штурвальной рубки.

– Конечно, они его и схватили – при такой репутации его можно было в чем хочешь обвинить, – сказала Клотильда с горечью в голосе. – Эти близняшки могли выбирать отца своим детям по крайней мере из полсотни людей! Включая и того полицейского, который Тома арестовал. Я видела их – этих близняшек, они по-прежнему живут здесь, теперь уже взрослые женщины. Вот их я не советую тебе разыскивать. Один из парней выглядит так, словно он твой брат. – Клотильда весело рассмеялась. – Наконец-то в этом городе хоть у кого-то в жилах течет частица порядочной крови. Иногда ночами, – тихо произнесла она, – я думаю: как все было бы, если бы я послушалась его безумных уговоров и убежала с ним – двадцатипятилетняя служанка и шестнадцатилетний мальчик, и оба без гроша в кармане… Разве имела я право совершить такую подлость по отношению к нему? – спросила она, словно стараясь найти себе оправдание.

– Наверное, нет, – ответил Уэсли.

– А я все говорю и говорю. Только о себе. О том, что было когда-то. А как ты? Как ты-то живешь?

– Неплохо.

– Ты доволен тем, как у тебя все получается?

– Этого я, пожалуй, не сказал бы.

– Тем не менее у тебя ухоженный вид – ты хорошо одет и выглядишь как молодой джентльмен.

– Мне просто некоторым образом повезло, – сказал Уэсли. – Кое-кто обо мне заботится.

– Ты расскажешь мне все за ужином. Ты ведь не торопишься уехать из города?

– Не особенно, – ответил Уэсли. – Я хотел уехать завтра.

– Я приготовлю тебе свинину под яблочным соусом с картошкой и красной капустой. Это было самое любимое блюдо твоего отца. – Она помолчала. – Только знаешь, Уэсли, – проговорила она неуверенно, – я ведь живу не одна. У меня есть друг, он хороший человек, мастер на мебельной фабрике. Но мы с ним не женаты. У него жена и двое ребят – они католики… Он тоже будет ужинать. Ты не против? – спросила она с тревогой.

– Это ни меня, ни отца не касается.

– Люди ведь бывают разные, никогда не знаешь, что они подумают. – Она вздохнула. – Женщина не может жить одна. По крайней мере я. Я живу двумя жизнями сразу: одна – каждодневная, когда мужчина приходит домой, садится вечером за свою газету, пьет пиво и ничего такого особенного тебе не говорит, а другая – воспоминания о чудесных днях молодости, проведенных с необузданным мальчишкой. Я должна сказать тебе, Уэсли, твой отец был самым нежным, самым ласковым мужчиной, о таком женщина может только мечтать в своих странствиях по этой земле. И у него была такая нежная кожа, словно шелк. Ничего, что я тебе все это рассказываю, а?

– Мне только это и нужно, – сказал Уэсли, чувствуя, как к глазам подступают слезы жалости – не к себе или к своему мертвому отцу, а к шедшей рядом с ним коренастой, смуглой, как индианка, стареющей женщине, на чью долю выпали лишь работа и тяжелые разочарования.

– Ты пьешь вино за ужином? – спросила Клотильда.

– С удовольствием бы выпил, – ответил Уэсли. – Я ведь долго жил во Франции.