Нищие

Трубка на несколько секунд замолчала. Яхтсмену показалось, что собеседница специально сделала паузу, чтобы он в эти мгновенья успел пережить и вспомнить те счастливые времена, когда они были вместе. Но и Афинская, голосом наполненным воспоминаниями, ответила: * Если это пойдет на пользу нашему общему делу, то, может быть, как и раньше.

Сутенерское сердце Яхтсмена после этих слов тревожно забилось. Он, Яхтсмен, казалось, ещё с пеленок сделал вывод, что женщинам верить нельзя. А тем, к которым испытываешь какие-то чувства, нельзя верить тем более. Ну а Афинской нельзя верить вообще.

Но она, почувствовав колебания Яхтсмена, уже озабоченным голосом говорила: * Пойми, Пашенька, коли мы уж взялись с тобой за это дело, то должны вести его вместе, на пару, в мире и согласии, никого не допуская в эту сферу бизнеса. Разве ты не заметил, что нам с тобой все чаще начинают мешать работать - то заезжие цыгане, то органы власти...

То, о чем она говорила - не подлежало сомнению. И Яхтсмен иногда сам себе честно признавался, что ему одному трудно бывает решать какие-то организационные вопросы. Куда легче и профессиональнее он управлялся со своими группами боевиков. То, что предлагала Афинская, было бы идеальной моделью. Она работает над профессиональной подготовкой контингента, он и его дружина занимаются сбором податей. При этом Яхтсмен отметил, что финансовая река должна проходить через его руки, и Афинская никогда не будет точно знать, какая выручка поступает в фирму. В принципе, при их объединении он окажется королем всей нищенской братии. Но, конечно, самое главное, что он станет обладателем самой Афинской - женщины его мечты, с которой они лет пять назад прекратили близкие отношения, и которую он до сих пор не мог забыть. Он ведь и воевал-то с её людьми только для того, чтобы напомнить ей о своем существовании. И теперь ему приятно было сознавать, что своей цели он добился - она сама позвонила.

Но Афинской верить было нельзя, хотя трубка по-прежнему убеждала его в сотрудничестве и сближении на пользу дела. Он уже не в том возрасте и не такой дурак, чтобы броситься в омут с головой по первому же предложению. Правда, ему намекали на омут, полный любви и денег. И он, своим сердцем сутенера, не мог отвергнуть таких подачек.

"Хорошо, Афинская, - думал Яхтсмен, слушая в трубке её голос, насколько мы близки, можно проверить при первой же встрече. И если ты, подруга, заартачишься, то всем твоим словам и заверениям - грош цена". * Ну что мы с тобой по телефону в любовь играем! - снова перебил он. - Давай ,встретимся и обо всем поговорим. У тебя или у меня? * Как скажешь. * Ну, тогда завтра вечером я пришлю к тебе свою машину. Встретимся у меня. * Я буду ждать, - кротко согласилась Афинская и хотела уже было положить трубку, но Яхтсмен успел задать вопрос: * Таня, а как ты к цыганам относишься? * В каком смысле? * В попрошайническом, каком же еще? * Да никак! Это не конкуренты. * Ну, тогда до завтра.

И теперь он стоял около окна, смотрел на опустевшую автостоянку и думал, насколько умна эта баба. Даже впервые увидев плененного Юрайта, он уже завидовал Афинской в том, как серьезно в её фирме было поставлено нищенское дело. Он не мог не восхищаться тем, что, имея штатный персонал нищих в три раза меньше, чем у него, доход "Милосердия" был намного выше. Это ему удалось узнать из "делового" разговора с Юрайтом. Воин-нищий только и смог сообщить ему о своем заработке, из чего Яхтсмен сделал общий вывод о доходах своей конкурентки.

Конечно, оправдывал себя Яхтсмен, большое значение имеют места, на которых нищие взывают о помощи. А у Афинской все её калеки, комиссованные воины, пенсионеры, инвалиды, музыканты трясли прохожих и пассажиров в самом центре столицы, где полно иностранцев, куда отправляются прогуляться люди с деньгами. Бомжи Яхтсмена к Центру доступа не имели, и хороший сбор поступал разве что с колхозных рынков, куда он старался усадить людей с неиспорченными ещё водкой физиономиями. Правда, его нищие ходили и по пригородным электричкам, шатались в пробках между автомобилей на светофорных перекрестках до тех пор, пока могли стоять на ногах.

Яхтсмен в гневе сплюнул. Черт, забыл спросить, уж не люди ли Афинской спаивают его контингент, от которого в последние три дня поступает только половина того, что они зарабатывали раньше.

Юрайта притащили ещё и потому, что Яхтсмен хотел узнать, не Афинская ли, переодев своих людей в монашескую одежду, расставила "святош" с коробками на шее для сбора денег в помощь храмам на дорожных развязках как в Центре, так и на окраинах города. Женщины в черных одеждах практически перекрыли потоки подаяния, которые шли в шапки яхтсменовских нищих. А это был прямой грабеж.