Нирвана

Четыре этажа, на каждом — три квартиры, всего двенадцать. Не такое уж широкое поле для розыска. Квартира этажом ниже — пуста, хозяева укатили на отдых. Она на сигнализации, и на пульт уже неделю не поступает никаких сигналов.

Квартира напротив. Выпученный панорамный глазок. Из-под него, как лапки клеща, торчат короткие металлические усики. Строкачу всегда казалось, что в такой глазок обязательно кто-то следит за ним, и он не ошибся.

Дверь отворилась почти сразу. В проеме стояла седая, коротконогая грузная старуха. Коротко остриженные волосы кисточками торчали над ушами, что вкупе с крючковатым носом довершало сходство с разбуженной среди дня совой. Желтые, пронзительные глаза помаргивали, а рот оставался приоткрытым, словно «сове» не хватало воздуха.

В комнате визгливым лаем заливалась собачонка. Впрочем, «сова» была опрятна, одета не без элегантности, разве что чуть старомодно. Помедлив, она с достоинством сказала низким густым голосом:

— Заходите, прошу вас, — посторонившись, она сделала приглашающий жест. Строкач шагнул в прихожую, слегка зацепив плечом высокую резную тумбочку, покрытую накрахмаленной кружевной салфеткой.

— Не боитесь впускать чужих в дом? — майор почему-то сразу почувствовал расположение к пожилой даме. Было в ней что-то… Он поискал слово, но не нашел.

— А к вам это не имеет отношения. Я ведь жизнь прожила, много чего повидала. Да и чего мне бояться? Сокровищ не накопили, а мебель, — она обвела жестом старинные многопудовые кресла, — кому это может понадобиться?

Она выжидательно умолкла, искоса поглядывая на майора. Строкач кое-что уже знал о ней и о ее сыне.

— Так или иначе, Мария Сигизмундовна, я хотел бы представиться…

— Бог с вами! — старая дама отмахнулась. — У вас же все на лице написано. Как минимум, капитан — ведь верно?

— Майор. Майор Строкач Павел Михайлович, с вашего позволения.

Строкач обежал взглядом большую комнату, заставленную резной мебелью черного дерева. В углах помещались высокие, едва не по плечо, вазы голубого фарфора, между ними — инкрустированный перламутром ломберный столик на гнутых ножках. Слепо мерцал темный экран небольшого телевизора «Сони». Левую стену почти полностью перекрывал толстый ковер мягких пастельных тонов. На нем, в метре друг от друга, висели морской кортик, ятаган и небольшое, причудливой формы ружье.

— Кремневое, — уловив взгляд Строкача, кивнула женщина.

Казалось, ее движение отразилось в до блеска натертом затейливо выложенном паркете. Строкач с удовольствием заглянул в живые, светящиеся умом глаза собеседницы.

— Великолепие, конечно. Подлинная старина. Кстати, а Дмитрий Дмитриевич дома?

— Куда там! С утра в клинике. Он редко бывает днем. По выходным, да и то через раз. А оружие — это не Дима, еще покойный муж собирал. Скоро тридцать лет, как его не стало. Ну, да все там будем… А красота остается, это так. Какие мастера работали, душу вкладывали! Нынешним трудно понять — прагматики: трезвость, расчет в первую голову. А человек должен бежать от этого, стремиться жить сердцем, подчиняться первому движению души. Увы, приходится признать, что наше поколение было в гораздо большей степени идеалистами… Так что сегодня, в трезвую и холодную эпоху, нам остается одно — наши дети. В них наше достояние, наша жизнь. Дима… он ведь радость несет людям. — Она с гордостью посмотрела на фотографию на стене в простой деревянной рамке, глаза ее затуманились.

Высокий, чуть лысоватый мужчина в белом халате держал перед собой пухлую книгу с иероглифами на обложке. Проницательным мягким взглядом мужчина смотрел, казалось, сквозь книгу в лицо кому-то незримому — доброму собеседнику, понимающему слушателю.

Лицо его было одухотворенным, словно у вдохновенного проповедника.

Дмитрий Дмитриевич Хотынцев-Ланда был в городе широко известен. По слухам, многие обязаны были ему если не полным исцелением, то улучшением состояния, а уж семейные и иные психологические проблемы доктор щелкал как орехи. Обычно прием велся в клубе завода «Металлист», и развешанные по городу афиши и рекламные объявления в прессе не уставали напоминать обывателю об этом.

Не забывал Дмитрий Дмитриевич и о здоровых: кажется, речь шла о занятиях какой-то разновидностью йоги, о совершенствовании тела и духа. Впрочем, сам Строкач был еще недостаточно совершенен, чтобы различать нюансы высших учений о тонких космических энергиях. Хватило бы времени для решения земных проблем! Так и сейчас — нельзя было дать следу остыть, нужна была зацепка, ниточка…

— Итак, никого, кто бы заходил сегодня к Минской, вы не видели? Строкач повторил вопрос для порядка, уже собираясь уходить.

Женщина перебила его — вопрос прозвучал уже трижды.

— Ну я бы с удовольствием, Павел Михайлович, но, увы, выхожу очень редко. Этажом ниже живет подруга, видимся раз в день, когда гуляем с собаками. Она и сейчас внизу, на скамейке, я из окна видела. Она для вас клад — все знает, все видит. Ее легко узнать — Октябрина Владленовна видная женщина, в молодости красавица была — заглядение.