Нина Горланова в Журнальном зале 2004-2006

— Нина Викторовна, как вы относитесь к постмодернизму? Я хочу написать о ваших рассказах. Лучший из них начинается так: “Жили-были два Грушницких, но каждый про себя думал, что он-то, конечно, Печорин”.

Истина приблизилась к Курицыну. Я ответила:

— Флоренский прав: искусство имеет особую природу...

— Знаковую, — перебил Курицын.

— ...сквозь которую просвечивает Другая реальность, Высшая. — Вдруг истина так резко приблизилась ко мне, и я поняла, как завершить: — Когда я использую жизнь... А постмодернисты делают материалом искусства искусство же... дырочки таким образом перекрываются.

— И сквозь них просвечивает Высшая реальность! — Курицын делает глаза больше рта и уходит, шурша листьями записей на полу.

3

Муж ушел на дежурство, а нам вдруг дают огромную квартиру — срочно перевозят. Городское начальство суетится! Грузчики вносят в новую квартиру антикварную мебель из запасников музея. Красное дерево в плесени, номера инвентарные там и тут. Мы с девочками начинаем оттирать плесень, и вдруг сын с друзьями еще вносят черную офисную мебель для моего кабинета. Я сразу: “Антон, не знаешь в чем дело? Почему все это закрутилось вокруг?”

— Ма, ну, ты — как всегда — все узнаешь последней! Ведь Солженицын дал телеграмму из Сибири, что по пути — в Перми — навестит тебя! Он прочел в “Детях стронция” твой рассказ про него — “Значок С.”.

И сразу входит Александр Исаевич, крестится на иконы в углу. Достает из кармана ноутбук, и там на экране — будущая жизнь Перми. Все построено на романах Гончарова — вместо истории КПСС их в школе дают. Чтоб все патриархально. Уже вижу: в дворянском собрании Пирожников выступает, “Обрыв” цитирует, говорит, что мы — соль земли...

— Он же против моих рассказов всегда был, считал их непроходимыми, а теперь в гончаровщину ударился. Как мне все это не нравится!

Солженицын делает глаза больше рта и в гневе удаляется.

4, 5, 6

Я сорвала паутину и приложила к ране Ковалева: мол, еще древние греки прикладывали ее к ранам, чтобы остановить кровотечение. Но сначала муж ушел на дежурство. А я пошла на заседание “Мемориала” — послушать приехавшего Ковалева. Вошла — он говорит. Но его не слышно. Я ближе к трибуне — не слышно. И сразу чувство вины меня охватило: наш народ так груб, шумят, не дают сказать человеку. Потом все поехали на берег Камы — ужин с ухой и прочее. Я, конечно, посуду мою на берегу. Сергей Адамыч подходит: “Что-то сердце защемило — подышу тут”. И вдруг начинает падать прямо в воду! Виском о сук дерева. Я вскочила и держу его в объятиях! Пусть что угодно думают... “Спасибо”. И тогда я паутину сорвала, чтоб к ране... Говорю при этом: “Мне так понравилось, когда перед выборами вы в “Московских новостях” написали высокомерно: “Мы народу ничего не обещаем!”. Ничего не можете сделать для него — так зачем к власти рветесь?.. Вот и победил Жириновский...”.

Ковалев делает глаза больше рта и убегает к костру.

А мне что делать? От нечего делать просыпаюсь. Муж ерничает:

— Опять Гайдар снился? А ты про стипендию сына ему? — и муж запел:

Мне приснился Гайдар

Я сказала ему-у-у:

“П-а-а-чему так живется сынку-у маему-у?”.

— Нет, — говорю, — Гайдар в прошлый раз, а сегодня... Да что говорить! Почему наяву я о мужчинах вообще не думаю, а они во сне меня все любят? И старше меня — хотя бы в смысле социальном, Курицын ведь критик, то есть тоже как бы начальство...

— Невытесненный образ отца, он же у тебя всегда строгий был.

— Вот именно — всегда. А сны снятся сейчас. Может, мне любви властей не хватает, любви критики? Но тогда почему покойный Капица-то приснился?

— А, начиталась. В “Природе” целый номер ему был посвящен.

— Да мало ли про кого я начиталась, а приснился один... Высшая реальность прольет свет, а?

* * *

Журнальный зал | СловоWord, 2006 N51 | Нина Горланова