Соня похожа на меня. Только я конфеты по “клеткам” в детстве разносила, а она их под елку — Даше и Агнии (якобы Дед Мороз ночью приходил и положил). Рано стала мне помогать по хозяйству. Откроет холодильник, прикажет тесту: “Не беги!” и скорее на кухню — мыть посуду. “А ты, мама, печатай!” Она ушла на заочное с третьего курса, чтобы зарабатывать деньги. Однажды резала печень на морозе (торговала на улице) и упала в обморок — так замерзла рука, до адской боли. После этого ушла работать в детский сад. Всю мебель в нашем доме Соня расписала сама — меандром (узор из древнегреческой живописи). Она сочиняет смешные сценарии на дни рождения, иногда вывешивает под люстрой плакат, например: “Все советы уже получены! Спасибо”. И на время гости перестают нас мучить идеями, как переставить мебель, сделать ремонт и т.п.
Даша с трех лет всегда несла из садика комочек снега, прижимая его к груди и приговаривая: “Малюсенький! Замерз!”.
Надя Гашева мне недавно напомнила: “Ты носила ее, когда Слава к вам вернулся, и говорила: небытие хуже бытия”. Да, чем броситься с балкона, лучше родить ребенка, думала я. Видимо, поэтому у Даши такая нелюбовь к некрофилии. Мы вместо файлов используем порой коробки из-под конфет (туда кладем заготовки на рассказы). Но Даша не может видеть две-три запасенные впрок коробки, называет их некрофильскими — сразу в пакет и в мусорку. Если Наташу мы уговаривали вынести ведро, Слава даже сочинил “арию мусора на слова отброса”, то Даша сама наводит такую идеальную чистоту, что я спрашиваю: “Зачем одной некрофилией ударять по другой?” Полная чистота — тоже некрофилия…
Даше трудно давались патриотические стихи в детсаду, но однажды ночью, когда я в голос завыла от полившей с потолка воды, дочка вдруг начала чистым голоском декламировать:
— Малыши встречают
Праздник Октября!
Она думала, что порадует маму — выучила! А мама только добавила каплю сырости к общей чрезмерной влажности.
Однажды, когда Даше было шесть лет, я спросила, почему она час стоит перед зеркалом.
— Мама, вот так он улыбнулся — печально и жутко (оказалось, примеряла мужскую улыбку из стихотворения Ахматовой “Сжала руки под темной вуалью”).
Летом 1991 года ей было восемь, но она смотрела все передачи по TV про победу над ГКЧП и однажды перед сном сказала мне: “Мама, знаешь, я бы тоже пошла защищать Белый дом!”. (И сердце мое как ударит в левую руку! Я вспомнила, что еще в трехлетнем возрасте, наслушавшись разговоров про Сталина, Даша спросила: “И зачем тогда такого родили — плохого?!”)
Мне на 19 августа 1991 года дали бесплатную (!) путевку в Усть-Качку, но именно перед отъездом, в ночь на 19-е, приснилось, что тут замешан КГБ. Рассказала про свои интуиции мужу, а он ответил: “Всем такие сны снятся, спокойно поезжай”. И кому-то очень было нужно, чтоб утром 19-го я выехала из города, нельзя опоздать ни на один день, говорили мне. Еще не понимая, почему так торопят с курортной картой, я для верности взяла на анализ некоторые Дашины ингредиенты. Анализ оказался хуже некуда (белок и т.п.). Так мы узнали про ее болезнь — горбатую почку. Жизнь настолько многослойна, что даже от путча ненароком мы получили что-то ценное — диагноз!
— Я представляю болезнь, как все пыльное внутри, — говорила Даша, — печень, почки — все покрыто слоем грязи, а таблетки выпила — вся пыль облаком выходит.
От лекарств дочка стала полнеть и запретила мне печь пироги, которые шли у нас под девизом “Прощай, талия!”. Когда я купила икону “Прибавление ума”, Даша застенчиво спросила:
— А нет такой иконы — “Убавление жира”?
Тогда я написала расписку, что скоро она будет стройной. И в самом деле, так и случилось!
Всей душой припала она к героям Достоевского. Каждые пять минут выходила из детской и сообщала последние новости:
— Убил! — закрыла лицо руками, мнет его. — Так подло! Скажите: Дуня и Разумихин останутся вместе?
— Лучше для них, чтобы вместе, а то им от Даши достанется, — как бы в сторону произносит Слава.
Одно время она мечтала, когда вырастет, открыть в Перми такой гинекологический центр, где с женщинами будут хорошо обращаться. Наслушалась, видимо, как я ее рожала. Врач и медсестра уснули, и Дашина большая голова — в кого ей быть маленькой! — родилась без всяких помогающих указаний “тужьтесь — не тужьтесь”. До года у нее дрожал подбородок и тряслись руки. А может, это случилось из-за того, что в Перми не было мяса, и гемоглобин у меня в период беременности оказался 48! Когда я сдала кровь, заведующая женской консультацией на “скорой” приехала. Она кричала: “Где Нина Викторовна? У вас тут что — блокадный Ленинград? Мяса нет совсем, что ли!”. А Нина Викторовна в это время кое-как доползла до кинотеатра — на “Осеннюю сонату” Бергмана (держась за мужа). Мы вернулись, Наташа все рассказала, я сразу пошла в больницу. А советские медики как жили — каждый на трех работах (чтобы хоть как-то прилично существовать)… вот и уснул мой врач. Я простила давно. Только жаль, что сейчас они получают еще меньше, и россиянкам милым еще труднее.