Нина Горланова в Журнальном зале 2001-2003

Весь пятый курс у меня депрессия (не могу жить после разрыва с Витей). К тому же мне не дали общежитие, возможно, комендант, укравший икону, не хотел меня видеть (а он — еще и шофер ректора, всемогущ). Я ночую то в Словарном кабинете на столе, то в редакции “Пермского университета” — на кипах старых газет. Моюсь у Шуры, пальто шью у Кати Соколовской.

Катю КОЛЛЕКТИВ звал: Катра. И вот она пускает меня на три дня, ангел мой! И я строчу, приметываю, глажу, снова строчу. Главная выгода от нового пальто та, что старым я могу укрываться, когда ночую в Словарном кабинете. Бедуинский образ жизни. Но молодость тем и хороша, что веришь: все в конце концов обойдется. Я бешено пишу доклады и езжу на конференции: то в Горький, то в Новосибирск. Снова три или даже четыре раза в Акчим. Потому что там всюду есть ночлег: простыни, подушка и одеяло! Научилась ценить простые радости.

Я еще пишу диплом, а уже говорю Вере: “Через два года защищаю кандидатскую, а еще через три — докторскую!”.

— Горланя, зачем тебе докторская?

— Не хочу, чтоб энергия зря пропадала…

Ночлег есть и в Москве — мы на преддипломной практике. Живем в общежитии в Сокольниках. Истерики каждый день — четверть КОЛЛЕКТИВА влюблена в Юзефовича, а он — в кого-то на стороне. (В 1999 году мы с ним встретились в Москве — после пятнадцати лет разлуки. Зашли посидеть в ЦДЛ. Леня все повторял: “Нинка, я тебя сразу узнал!” — “Слушай, я тоже… а что тут такого?”

— Да вот приезжала Люська — я ее не узнал (имя изменено).

— Ты серьезно?

— Но это еще не самое страшное...

— О!

— Самое страшное, что она меня не узнала.

— Не может быть — она так тебя любила! Все пять лет в университете.

У нее в столице сын, внуки, она приезжала к ним, а с Юзефовичем — попутно повидалась.

Здесь уместно привести историю из 2001 года. В апреле я была в Москве, а наша дочь Соня в те дни родила сына. В Перми. Мой муж один пришел в роддом. Соня как раз вышла в вестибюль.

— Вы можете позвать Соню из пятой палаты?

— Папа, это я!

Наш друг-чаадаевед Наби так прокомментировал странное происшествие: “Он не узнал ее такой, какой ее создал Бог”.

Соня родила, стала матерью — такой, какой ее создал Бог.

А Люся, может, в роли бабушки… такая, какой ее создал Бог. Вот Юзефович ее и не узнал. Сам он стал известным писателем — таким, каким его создал Бог, и она не узнала его.

Мне, кстати, все хотелось спросить, помнит ли Леня, как я на него однажды надела лавровый венок… Я и тогда верила в Юзефовича.)

Но вот и выпускной вечер. А в конце его, на фоне плакатов “Не забуду глокую куздру!” и “Не забуду Мишу Бахтина!”, при Сахарном (!) мне Р.В. говорит:

— Нина, если вы верите моему педагогическому чутью, не ходите к Сахарному! Все равно ведь вы станете писательницей.

Я онемела. Ни слова в ответ. В душе кипит протест. Не ходить на кафедру? Как же это так! Мне, девочке из поселочка, предложили такую престижную работу, а я что — кочевряжиться буду? Сахарный лишь на плакаты рукой указал: мол, выбирайте, с кем вы — с лингвистикой или с литературой. С глокой куздрой или?..

Я потом отвела его в сторону и прошептала: “Леонид Владимирович! Вы же знаете — я, конечно, доверяю ее педагогическому чутью, но… ее заносит иногда. Я вся уже на кафедре”.

Важная деталь: распределение тогда в основном было какое — в деревню, в глушь. То есть я должна вернуться на круги своя, а мне повезло — в Перми оставили. Это явно подарок судьбы.

Тем не менее уже через небольшой промежуток времени после этого разговора с Р.В. мы с Катей Соколовской пишем не только диссертации, но и роман (в соавторстве). Эксцентрический. “Коридор”. Кумир-то известно кто — Булгаков. Первую фразу я даже помню: “Горело похоронное бюро”. Оно в самом деле сгорело в тот день, когда умер ректор. Мы носились по городу как угорелые. Наконец из купленных в ЦУМе свадебных букетиков сплели венок от факультета, замаскировав излишнюю бело-розовость траурными лентами. В романе гроб заказали на фабрике деревянной игрушки, а в жизни как было, я уже забыла…

На самом деле ректора все жалели, потому что любили. Да и мне ведь он подписал распределение на кафедру!

В “Коридоре” мы похороны просто сделали завязкой… Главная тема политическая: борьба за свободу против сталинистов, которые травили Р.В. Ими руководил не ректор, а обком!!! Несладко пришлось почти всей кафедре русской литературы. Мне недавно напомнила о тех социотрясениях Рита Соломоновна Спивак.

— Не могу забыть, как Королев у меня защищал диплом по Андрею Белому! Тогда это было очень опасно. Вот Толя закончил говорить, спускается в зал, повисла мертвая тишина, и я — не выдержав напряжения-волнения — встала со своего места и иду ему навстречу — жму руку… мы чувствовали себя в окружении.

Да и мы с Катей, когда писали “Коридор”, все время чувствовали себя в окружении, поэтому якобы нечаянно забывали на виду страницы рукописи о революционной Мотовилихе. “Над Камой вставал багровый восход. Рабочие спешили на маевку…”

В дневнике сохранился диалог о романе “Коридор”:

— Будем писать его до тех пор, пока на свободе!

— А потом будете выстукивать? — смеется Сахарный.