Нина Горланова в Журнальном зале 2001-2003

В пять часов открылись двери автовокзала, и вся толпа, аппетитно галдя, ввалилась внутрь. До отправления автобуса было еще минут двадцать. Арабы разбирали кофе, Алла с мужем взяли по чашке чая, а бомж — вина, которое в Испании дешевле чая. Выпив, он стал мелодично икать, но успокаивающе махал всем рукой: ничего, сейчас у меня это пройдет.

В России бы сказали, что все улыбались друг другу тепло. А в знойной Испании у этого движения губ другой эффект. Если чистосердечно тебе улыбнутся, то погружаешься в какую-то приятную прохладу.

…Шнапс бережно открывали, совали благоухающее горлышко в мохнатые уральские ноздри. На стол поставили керамические стопки, похожие на ступки: так и хотелось к каждой примыслить маленькую бабушку-ягушку. Когда напиток разлили, вся Германия работящая с ее яблочными садами сюда просунулась, и космы запаха закучерявили трехкомнатную квартиру.

— Словно шнапс состоит из одного запаха яблок! Это что — последний хит нашей ликерки? — спросил кто-то из гостей.

— Нет, мы привезли из Испании: в гостинице соседи — у нас был общий балкон — и вот мы им водку подарили, а немецкая пара — нам шнапс. Они сказали, что сами гонят, но у них есть лицензия. И номер назвали.

Приобщились к шнапсу, и всех как прорвало:

— Ну, рассказывайте!

— Вы обещали про испанскую ночь!

— Нет, сначала поешьте.

Мясо было с черносливом, а от картошки, посыпанной укропом, возносился метеорологический пар.

Шумно и правдиво — так они рассказали нам эту историю, шумно и правдиво. А закончили словами:

— Представьте себе: до прихода первого автобуса мы были как единая человеческая семья. Только не надо так писать!

А как же еще?

Кристина

Они едут еще туда, в Судак. Кристина обратила внимание на то, что балка не выходит у нее из головы…

Декоративная балка упала в три часа ночи — на кухне. Муж закричал: “Стой! Кто там?” Прислушались пару минут — тихо. Значит, воры не лезут. Борис прихватил гантель и пошел, а она за ним. И увидели это безобразие: множество японских плиток кафеля повреждено — поверх нарисованных трещин, изображающих мрамор, пролегли настоящие грубые расщелины. Хокусая мать! Зачем было такую тяжесть поднимать над головой — а если бы днем упало все на мозги!

— Как ты принимал работу! — закричала Кристина.

— А как ты додумалась, чтобы кухня была решена в мужественном охотничьем стиле! — Он закурил и посмотрел на другую балку, но она не шелохнулась, потому что в ее планах было упасть гораздо позднее.

— Ну, я же не думала, что все будет по-настоящему тяжелое, можно было что-то декоративно-пластмассовое…

— Еще не хватало пластмассы — ты за кич, что ли!

— Я за такую эстетику, которая опасности не несет.

Вышел сын. Кристина спросила, слышал ли он, как упала балка.

— Я слышал напряженную эстетическую дискуссию в три часа ночи.

— Твой ядреный, то есть ядрено-аммиачный юмор подростковый, здесь неуместен, — отрезала Кристина

— В кого же он у нас такой? — раздумчиво и с демонстративной безразличностью спросил Борис.

Муж намекал. Дело в том, что до Бориса Кристина была замужем за детским врачом. Весь период до свадьбы он смеялся ее колючкам в адрес других, а поженились — как стала жена протыкать языком его лично, так где-то на десятой сквозной ране он убежал к юной медсестре, очень молчаливой.

Тогда Кристина нашла Бориса. Он был кактусист, она была кактусистка. Так и познакомились — на почве обмена кактусами (а потом — поцелуями и тэ пэ). Борис был из теневыносливых, как сам говорил. Есть такие растения: хорошо в тени цветут. Но и Кристина уже сдерживалась, не лезла с колкостями. Она ведь работала психологом, умела себя заткнуть иногда. А когда не получалось, Борис молчал, только волной поджимал губы. И она сразу прекращала.

— Сколько тысяч рублей мы заплатили, Бен?

— Мама, ты же знаешь, что задачи с долларами в школе решают быстрее, чем с рублями.

— Но ты сама говорила, что у мужчины всего пять чувств, а у женщины — сорок.

Борис вышел из тени и ляпнул: мол, он видит у женщины лишь два дополнительных чувства — ораторское и дрессировочное!

— Слушайте: у нас еще материнское чувство… да ну вас! — Кристина отослала мужиков спать, а сама до утра убирала осколки японские.

“Если бы у меня в самом деле было сорок органов чувств, я бы не порезалась ни разу, а так — пару раз всего, но как сильно!.. Ничего себе отпуск начался — надо собираться в Крым, а ночь практически без сна”.

И в этот же день позвонила мать Кристины.

То есть сначала были соседи снизу, которые требовали вернуть им нарушенный сон. А сами-то через ночь не дают выспаться всему дому — роняют себя. От выпитого. Примерно их ночную жизнь Кристина представляла так: упал, второй раз упал. “Вот жизнь-то меня роняет! Бросает, кидает… Ну, сейчас кто-то за это ответит!” И началась драка, с вольным разливом мата.

Наконец от соседей удалось откупиться бутылкой “Нострадамуса”. Им бы хотелось пару-тройку пакетов “Родничка”, но пришлось взять то, что дают. И ушли, подпирая друг друга (это были муж и жена).

Затем Борис и Бен выносили балку, а вернувшись, бурно мыли руки, завозились, заборолись. И наконец сели пить чай.