— А я видела во сне, — печально вздохнула Ольгуша, — будто бы говорю сыну: “Ты кто? Узкое сердце — вот ты кто! Выпить только любишь, а больше ничего, узкое сердце”...
Они долго рассказывали друг другу сны, которые поднакопились за неделю.
— Ладно, — вдруг приободрилась Ольгуша. — Такое венчанье было хорошее у Кати с Юрой! Я икону там купила — “Целительницу” (достает). Она нам поможет.
— Поможет! — повторил Гамлет.
И вновь он увидел, как слово полетело — прозрачный красивый организм, похожий на чешское стекло, переливчатое. В его живой ряби отражалось окно с закатным светом и качающимся топольком, в ней также отражались то внимательные глаза дочерей, то Вита, говорящая всей мордой: “Ну, распаковывай, что ты мне из Екатеринбурга привезла!” А солнце добавляло смысла слову по пути! Слово — парадный пузырь, но не пустой — он был наполнен соком смысла... Оно трепетало — это воздушное тельце, вытягиваясь по направлению к уху Ольгуши и пытаясь укорениться в ее душе. Слова — они и есть самое главное, зародыш смыслов и дел...
— Что-то ухо у меня болит — продуло где-то, — Ольгуша читала рекламацию к доксициклину. — Почему он у вас на столе? Кто покупал? Осталось пять таблеток — хватит ли мне?
— Для меня покупал Игнат...
— Сейчас придет этот дурак, — сказала младшая дочь.
Злое “дурак” полетело по воздуху, как цепень, и начало свои яйца метать. Жена закричала на девочек: почему пол не мыт. Средняя дочь закричала на свои грязные брюки: “Не узнаю вас в гриме” (идет стирать).
— Ира, Люда, — вдруг Ольгуша сменила тон, — сходите кто-нибудь, купите отцу пива (достает кошелек). Хорошо иметь много родни. Кузен денег дал, он стал риэлтером... тетя Варя послала нам варенья земляничного.
— О, земляника с ее запахом просторов! — Гамлет совсем уж приободрился. — Пива! Да, я хочу пива! Это такой жидкий фильтр, который пропускает внутрь только одни приятные моменты. Купите мне скорей жидкий фильтр!
“Ну, что там на работе”, — спрашивала жена. А все то же: врут, вроде бы под Степняка был подкоп, покушение. А отец лжи известно кто...
Но тут принесли пиво, и Гамлет уже после первой кружки заструился оптимизмом: ну, не повезло с работой, но не все же должно везти! Если бы всем везло, то не было бы на свете ни Пушкина, ни Достоевского (вторая кружка шла, третья).
В это время и пришел не очень пьяный Игнат — вручил Люде книгу “Ваш партнер на Урале”. Сам верстал от первой до последней буквы! И Чупраков доволен: ни одной ошибки.
— Да ты у нас ангел русского языка... был бы, если б не выпивал, — бормотал Гамлет, срочно убирая пивной натюрморт со стола.
Люда сразу захотела подарить эту книгу своему приятелю: “Подпиши”
— А как?
— “С любовью”. Дурак!
Игнат подписал: “С любовью. Дурак”.
Ира тоже обратилась к брату с просьбой: набрать на компьютере ее доклад. Игнат ответил:
— Слезла с дерева — и садись за компьютер! Ясно?
— У нас его нет, а у тебя на работе бывает же свободное время.
— Слезла с дерева — и за машинку! Машинка в шкафу вон...
Машинку подарила подруга Ольгуши, уехавшая жить в Израиль.
— Ага, мы два спектакля готовим к серебренной свадьбе, а ты, Игнат — ничего!
— Я зарплату принес. С премией.
Зарплату! Любочке звонить! Ольгуша побежала к телефону: сейчас узнает, сколько стоит укол “флайта”. Любочка говорила, что зять ее бросил пить после “флайта”. Десять дней, Игнат, ни капли, потом укол — и здравствуй, новая жизнь!
Простыми русскими звуками Игнат выразился так:
— Мама, не звони. Я решил. Ставить “флайт” не буду.
— Что?!
— Я так решил: укол делать не хочу.
Тут Ольгуша оказалась внутри мига: в этом миге было все — девять месяцев беременности, полусмертельные роды, из дома его уходы, и чем скорее он погибнет от алкогольного яда, тем скорее в семье начнется почти прежняя жизнь. Она примерила на стене фотографию сына в траурной рамке — где ему семь лет и у него такая славная улыбка, а потом свалилась на диван и хрипло сказала:
— Сука! Ты еще ничего не понял, сука... мы жить не хотим с отцом!
Игнат сначала испугался: в первый раз так к нему мать обратилась. А потом он трезво подумал: просто у нее нет способа успокоиться, а вот если бы она могла к нему присоединиться и принять то, что осталось, родное, в кармане пальто, снятого в прихожей. Он поднял руки вверх и не сыновним, а братским голосом сказал:
— Ладно. Понял, — тут он даже поднял руки еще выше. — На вашей серебряной свадьбе выпью, а потом десять дней ни капли — и “флайт”.
Ольгуша, выслушав его, еще немного полежала с синим лицом. Потом запричитала:
— Боль от уха отдает словно и в глаз, и в мозг!
Гамлет дал ей две таблетки доксициклина, стакан воды. Сел на краешек дивана возле нее. Жена сочла, что пришли последние времена, а как бывает при последних временах — завещания пишутся.
— Если я умру — не жди, когда пройдет год. Женись на Кирюте. Жизнь ведь нынче такая тяжелая, ты на Кирюте женись.
“Это что же такое — и перерыва никакого не будет, что ли”, — пронеслась в голове Гамлета ужасная мысль,
— Чтобы пристроить замуж Кирюту, ты готова умереть? — спросил он и включил телевизор, чтобы отвлечь жену.