Нимфоманка из соседнего отдела

Для верности Тихонов выждал время. Чтобы Ильина, в случае чего, при подаче заявления ничего не смогла доказать. Честно говоря, ему и место схрона с телефоном сказали не сразу, а после первого взноса в общак. Проверяли. В конце концов, за нычку с телефоном можно было получить неделю в карцере, не меньше. А вдруг новенький стукачок?

Что сказать Ильиной Георгич планировал с месяц, пожалуй. Еще пока валялся в тюремной больничке, отходя от сотрясения, перебирал в голове реплики, оценивал их эффективность.

Стерва продолжала кувыркаться с Венецким, того адвоката что защищал ее права в суде она себе позволить точно не могла. Наслаждалась жизнью, раздвигала ноги, процветала, в общем. Даже не парилась тем, что вообще-то без Георгича она бы сдохла гораздо быстрее. Ведь он ее спас! Отмазал перед Тохой, выиграл время, вызвал Венецкого. Где бы она была без него, как не на том свете?

А нет — даже не вспоминала. Нет, ее совершенно точно нужно было поставить на место, напомнить ей, что она — всего лишь подстилка, и ничего больше. И что да, ее мнения не спрашивали, она должна была давать, раз уж ее кто-то в принципе захотел. Не шикарная же была бабенка, ой, не шикарная. Вот только коза смела презрительно морщить нос на подкаты Георгича. И что о себе возомнила?

О да. Все чего хотел Георгич — он получил сполна. Когда Ильина чуть язык не проглотила, после его «благодарности». Мысль подколоть залетом была экспромтом. Вообще-то Георгич ничего такого не планировал, но эффект превзошел все ожидания. Судя по мгновенно швырнувшей трубку Дарье — у нее был повод поверить Георгичу. И это было прекрасно. Настолько прекрасно, что Тихонов в этот вечер аж трижды в карты проиграл, остался без сигарет, но пришел к мысли, что если Ильина разбежится с хлыщом Венецким — три пачки сигарет, пусть и неплохих — малая потеря. Засыпал Георгич довольнешенький, представляя как где-то там рыдает, умирая от жалости к себе, сломанная, поиметая Дарья. И Венецкий ее наверняка бросит, на кой хрен она ему сдалась? Баб вокруг много, зачем брать порченую?

И настроение приподнятое сохранялось где-то три дня, даже принудительные работы, да раздражительность Кривого — авторитета в хате Георгича бесили не очень сильно.

— Тихонов, на выход. К тебе посетитель. — Рявкнул один из вертухаев незадолго до обеда, и это на самом деле Георгича удивило. Не должны были его посещать, ну не мать же приехала из Казани. Не в форме она была по поездам шляться. И вообще, ее вряд ли бы выпустили из дурдома.

Но, тем не менее, Георгича проводили к комнатам для посещений, и не в каморку для коротких встреч, разделенную стеной с окошком, и закольцованными телефонами для разговоров. Нет, отвели в комнатку для долгих встреч, туда, куда обычно приезжали жены. Неужели Ильина притащила свою задницу? Раскаялась? Неужто и вправду залетела, и что она хочет? Может вытащит Георгича, как отца своего ребенка, из тюрьмы пораньше — через какого-нибудь любовничка? Ну а что, из-за нее Георгич здесь оказался, пускай поработает передком, чтобы его отсюда вытащить.

Однако, стоило только двери комнаты для свиданий захлопнуться за спиной Георгича, и ему — собственно оказаться лицом к лицу со своим «гостем» — Тихонову отчаянно захотелось обратно в камеру. К злобному, агрессивному Кривому, к картишкам и баланде.

— Ты-ы-ы?

Венецкий сидел на широкой кровати и спокойно бинтовал себе руки, красными боксерскими бинтами. Георгич хорошо помнил, что вообще-то у замгенерального был КМС по боксу, потому Тихонов особенно и не лез на рожон. Словить по морде — не хотелось в принципе, а представляя как может бить даже бывший боксер — раздражать Венецкого хотелось и того меньше.

Тихонов в панике шатнулся было назад, чтобы забарабанить в дверь и вызвать конвой, однако по бокам от нее обнаружились два амбала. Они не только не подпустили Георгича к двери, но и выкрутили ему руки, развернули лицом к Венецкому. А тот, будто и не заметив «маневров» Тихонова, продолжал самозабвенно возиться с бинтами.

У Георгича аж во рту пересохло. Намек был совсем недвусмысленный. Сейчас его будут бить. И было понятно, что Венецкий его жалеть не намерен — даже явился в черной водолазке и джинсах, чтобы на темном не было видно брызг крови.

— Охрана. — Заорал Георгич во весь голос, пользуясь тем, что рот ему не заткнули. Этого должно быть достаточно.

— Они не придут. — Спокойно заметил Венецкий, поднимая, наконец, свои тусклые жесткие глаза на Георгича. — Никто к тебе, падаль, не придет.

Купил. Всех купил. Охрану, начальника колонии — всех. Он мог — Венецкий мог себе позволить швырнуть деньгами, растереть между пальцами. В эту секунду Георгич ощутил, как сильно его бесит вот этот вот хлыщ. Чертов мажор, родившийся с золотой ложкой во рту, у которого было все, и нужно было только щелкнуть пальцами — и желания исполнялись. Ему, смазливому пижону, давали, не смели отказывать. Даже не ясно, кто бесил Георгича больше — этот успешный сопляк, или упрямая Ильина.

— Тебя посадят, — взвыл Тихонов.