Нимфа лунного моря

Слухи эти распускали Маурсон и его команда, которые ни разу на Саадул с корабля не сходили. Вход в гавань охраняла густая полоса никогда не рассеивающегося тумана, и только боги ведали, что под ним скрывалось. Дерзкие арвадские фрегаты и корабли, которые, как болтали моряки, заплывали даже в сам Ад, не так давно еще пытались проникнуть на акваторию Саадула, но после исчезновения целой армады, посланной на разведку в Туманную гавань, Арвада переключила свое внимание на острова поближе – Дийск, и вот теперь, Домнику. Пираты же, обладая более мистическим и суеверным мировоззрением, чем военные Арвадской империи, в Саадул давно не совались. И не только слухи о разумном драконе Мараохе были тому причиной. Даже произносить слово «Саадул», особенно в море, считалось у них дурным предзнаменованием. Или шторм корабль утопит, или мертвый дрейф, а вслед за ним болезни и голод, отправят всех на дно.

Мадам Донна, которая тщательно собирала слухи на женских собраниях, рассказывала, что саадульцы никогда не показывали лиц, являясь на корабль Маурсона на рассвете – все с ног до головы закутанные в черные, непроницаемые мантии с капюшонами. Но кому-то из команды нет-нет, да и удавалось разглядеть то хвост ящера, выглядывающий из-под плаща, то хищный блеск желтых глаз с узкими зрачками. Говорили саадульцы четко и грамотно на общем архипелагском, но казалось, что все их голоса – одинаковые. Эх, если бы Айрис только знала, о чем там Маурсон с этими гадами договаривается, давно сбежала.

«Правда, ли?» – спросил слышимый только ей ехидный голос, и девушка понуро повесила голову. Ничего бы не изменилась. Разве что Донна заперла бы ее до самого дня отплытия, чтобы не потерять обещанную награду.

Почувствовав, что ее дергают за руку, Айрис тупо посмотрела на свои пальцы, сжимающие шнур с камнем Руяны. Экономки пытались выдернуть украшение у нее из рук.

– Нет, пожалуйста, оставьте! – на миг к сознанию вернулась прежняя острота, и Айрис покрепче ухватилась за подвеску. – Это все, что у меня осталось от дома, не отбирайте.

И это, действительно, было так. Сейчас, вспоминая о том, что произошло в комнате Руяны, девушка уже не сомневалась, что застала приступ старческого безумия, накрывший всегда робкую и ласковую старушку. Руяна не была похожа на себя, как Данир никогда не был похож на того, кого она могла бы полюбить. В последнее время Айрис не так часто навещала Руяну, возможно, пропустив начало неизбежной болезни, которая накрывает всех стариков перед уходом.

– Вот еще что надумала, – пробурчала Гленна, пытаясь выдернуть шнурок, но за Айрис неожиданно вступилась мадам Ковальски.

– Пусть оставит, нам-то что. Утешение должно быть у каждого.

Они еще немного поспорили о том, что утешение человека – в вере, которая в сердце и в душе, и разные там обереги и амулеты – язычество, которое должно пресекаться, но тут вмешался Арбел, заявив, что у них осталось две минуты, и про камень забыли.

Айрис спрятала его за кружевную перчатку, и крепко сжав вдруг ставший родным предмет в кулаке, со всей решимостью, на какую была способна, пошла вслед за капитаном.

По правде, не больно-то много у нее этой решительности осталось. До причала шли пешком, кутаясь в плащи и накидки и глотая влажный морской воздух, до того густо пропитанный солью, что казалось, она оседала кристалликами прямо на языке. Айрис догадывалась, что дышать таким воздухом предстоит долго.

Край неба, где должен был начаться рассвет, посерел, но до восхода было еще далеко. Данир спешил, ветер крепчал, и капитан боялся пропустить отлив. Айрис прищурилась, пытаясь разглядеть, какой из кораблей, стоящих на рейде в бухте, повезет ее навстречу страшной судьбе, но в полутьме виднелись лишь призрачные силуэты мачт. Ночь по-прежнему была светлой, море блестело, как стекло, звезды затмевались лунным сиянием, однако набежавшие облака закрыли часть светила, отчего одна половина бухты освещалась луной, а другая притаилась в тени. Корабли находились там, где тень, и Айрис усмотрела в этом зловещий знак. Впрочем, дурные знаки мерещились во всем. Даже в том, что на причале у шлюпки с угрюмыми матросами, стояла Донна Этвелл и протягивала к ней руки.

– Девочка моя, – всхлипнула приемная мать, – Данир разрешил мне с тобой попрощаться. Дай я тебя обниму, ластонька.

Примерно такие слова Айрис готова была услышать от Руяны, однако все сегодня было наизнанку. Донна называла ее «ластонькой» крайне редко, обычно в церкви, когда их могли услышать. И хотя успокоительное приглушало все чувства, что-то в сердце Айрис дрогнуло, растопилось и уже не могло стать льдом снова. Ничто не заставляло Донну вставать в такую рань и приезжать на пристань. Награду за Айрис она получила бы и без этого. Значит, то был не показательный поступок. Донна была строга, но не жестока, и где-то в глубине души любила ее, хотя, возможно, не всегда показывала, что у нее на сердце.