Нильс

Повернулся, надвинулся, дохнув табачным духом.

— А насколько «чуть» мы сейчас вместе с вами определим. Мсье Леконт! Не происходит ли с вами в последние дни чего-нибудь странного? Допустим, объявились давние знакомые, которые много лет знать вас не хотели. Или кто-то стал предлагать новую работу, причем очень настойчиво.

На этот раз он совершенно не удивился.

— Было. Вашу племянницу почему-то заинтересовали мои стихи, а вы, господин майор, очень настойчиво пытаетесь мне что-то предложить.

Грандидье беззвучно рассмеялся.

— Я мог бы показать свое удостоверение, чтобы вы отнеслись к нашей беседе серьезно, но вы, мсье Леконт, уверен, даже не знаете о существовании моей службы. Поступим иначе. Вы же не были в армии?

Бывший учитель невольно дернулся.

— Нет, но…. Я в университете учился! Отсрочка!..

— А после? Тогда как раз вышел новый закон, отменяющий льготы…

Анри отвернулся и стал смотреть в окно. Закон вышел, и отцу Инессы пришлось очень постараться.

— …Но это еще не поздно исправить. Точнее, я уже исправил, в портфеле распоряжение военного министра о призыве вас на действительную службу. Печать, подпись, номер — все на месте. Показать?

Бывший учитель заставил себя повернуть голову и взглянуть майору в глаза.

— Не надо, верю. Если бы у меня был сын, вы бы его похитили и стали пытать. Чего хотите?

Грандидье вновь безмятежно усмехнулся.

— Вы несколько преувеличиваете. Была бы сейчас война… Хочу же я следующего. Распоряжение министра так и останется у меня в портфеле, а вы совершенно добровольно и даже с энтузиазмом возьметесь за одну работу. Оплата вас устроит, кроме того возможны премиальные. Питание и жилье за наш счет, интересное общество обеспечим.

На миг подумалось о том, что о Жюдексе писать не придется, и то благо. Но все остальное…

— Господин майор! Откуда мне знать, что вы работаете на Францию? А вдруг вы гестаповец?

Сказал — и невольно поежился, заметив, как дрогнули сбитые в кровь костяшки. Впрочем, ответил Грандидье очень спокойно.

— Мог бы отвести вас к премьер-министру, но его нет в списке допуска к операции. А с моим непосредственным начальством познакомиться нельзя, государственная тайна… Впрочем, есть вариант. Вы родному дяде поверите?

— Дяде? — изумился Леконт. — А-а-а… А которому из них?

С родственниками он почти не виделся, тем не менее они имелись — два отцовых брата, старший и младший, и еще мамин. Раньше Леконт отправлял им всем открытки на дни рождения и к Рождеству, но в последние годы перестал.

Ответом майор его не удостоил. Хмыкнул, положил ладони на рулевое колесо.

— Поехали!

— Стойте, стойте! — возопил Анри. — У меня в квартире… Там женщина! Сейчас она спит, но когда проснется, ей наверняка будет нужна помощь.

Теперь удивился Грандидье, впервые за весь разговор.

— Помощь? А что вы с ней сделали?

* * *

— Привет, бездельник! — дядя с наслаждением вдохнул сигарный дым и откинулся на спинку глубокого кожаного кресла. — Рад видеть, Анри, благодаря тебе можно оторваться от работы хотя бы минут на десять.

Кабинет внушал, стол мореного дуба — тоже. Фигурную гильотину для сигар ваял чуть ли не сам Роден.

— То, что меня от работы оторвали, конечно, ерунда, — рассудил племянник.

— Естественно, Анри, естественно. Все мы прах по сравнению с величием Франции… Толку с тебя все равно не будет, сопьешься, но зато имеешь шанс принести некоторую пользу стране.

Отложил сигару в сторону, поглядел в глаза.

— Несколько дней назад противник атаковал военный объект на территории Франции. Убытки огромны, погибло много людей. Войну нам не объявляли, но сейчас такое не принято. Мы уже воюем! Считай себя мобилизованным, племянничек.

Он уже понял — не отвертеться. Есть в портфеле у майора министерское распоряжение, нет ли, все равно заставят. На душе было кисло. Только вчера толковал о свободе, и где она теперь?

— Зачем я вам нужен, дядя? Я даже стрелять не умею.

Тот взялся за сигару, и бывший учитель прикинул, сколько такая может стоить.

— У тебя хорошо подвешен язык, Анри, — на этот раз голос звучал серьезно. — И, по-моему, ты умеешь блефовать. Никогда не пробовал играть в покер?

Майор Грандидье ждал в приемной, оккупировав самое большое кресло. Увидев его, выходящего из двери, пружинисто встал, ухмыльнулся.

— Как я понимаю, договорились?

* * *

Войну Анри Леконт не помнил, слишком был мал, только постоянное ощущение голода и слабости. Полстакана молока, маленький кусочек хлеба… И еще отца, когда тот прощался после короткого отпуска — колкие усы, пахнущие табаком, глубокая царапина на щеке…

Когда подрос, старался не бывать не празднованиях Дня Перемирия. Ветераны были пьяны и держались нагло. Орали, славили самих себя, грозились, если что, повторить. А он даже не мог съездить на могилу отца — кладбище полковой писарь указал, а номер могилы — нет. Там, под Амьеном, могилы братские, по тысячу пуалю в каждой. Боши, идя в наступление, применили фосген…