Нильс Бор

…Вечером 12 октября в 22.30 повторяется уже отрепетированный отъезд. Снова аэродром. Снова взлетающее москито. Но на сей раз два лимузина долго остаются на земле в неподвижности — на всякий случай…

Он полулежал в бомбовом люке. Не лучшее пассажирское место на свете — менее человеческое, чем недавний трюм рыболовецкой шхуны. Дожить до пятидесяти восьми — а пятьдесят восемь ему исполнилось на днях, 7 октября, — и оказаться живой начинкой бомбардировщика! Это было из числа тех серьезных вещей, о которых — по любимому афоризму Бора — следовало думать только шутя. И рассказывать завтра шутя. Но шутя не получалось: оставался открытым вопрос — будет ли завтра?

Он не размышлял бы об этом, если б не парашют за спиною и сигнальные ракеты в руках. Его предостерегли: и то и другое вполне может понадобиться, если не удастся уйти от огня немецких зениток береговой обороны Норвегии. Или от истребителей над Северным морем. Двое в комбинезонах уверили его перед стартом, что норвежские и шотландские рыбаки не раз с успехом вылавливали спустившихся на парашютах английских пилотов. Только надо сигналить. Так что особенно беспокоиться не о чем! Он с улыбкой заметил в ответ, что тогда их будет трое в воде — не так уж одиноко, не правда ли? И двое английских парней в комбинезонах могли почувствовать, что этот бесценный профессор, доверенный их мастерству и осторожности, отличный старик, С ним можно иметь дело.

Естественному вопросу — будет ли завтра? — он не дал дорасти до страха. По внутренней своей — мышечной — вере в жизнь он не примеривался воображением к дурному исходу. Его больше всего занимало: где они сейчас? Какие ночные пространства проходят под ними?

Он был отрезан от штурмана и пилота. Он мог их услышать лишь через наушники шлемофона, не слишком удобного для его большой головы. Однако наушники молчали. Но, в конце концов, довольно было арифметики. Он знал, что они летят со скоростью, превышающей 600 километров в час, а до аэродромов Северной Шотландии по прямой 1200 с чем-то. И знал по карте, что первая половина пути — над сушей, а вторая — над морем. И был предупрежден: над норвежским побережьем мос-кито поднимется почти к своему потолку — подальше от зенитных батарей. Они пойдут на высоте, где дышать уже нечем. Ему будет дан приказ — включить кислород! Он ждал этого приказа как ориентира в пространстве и времени: тогда он поймет, сколько они уже летят и где сейчас пролетают.

Но шлемофон молчал. И он не включал кислорода.

Над западными фиордами Норвегии он потерял сознание.

А двое в комбинезонах переговаривались все тревожней: почему не отвечает Старик? Что там стряслось в бомбовом люке? Они кричали в микрофон. А он молчал. И тогда над Северным морем они пошли на снижение. Пришлось пойти на этот риск — выбора не было! Они шли на Шотландию по необычной трассе, точно стремительно скользили с горы. И первые английские радары следили за их полетом с недоумением.

Посадка прошла нормально. До рассвета было еще далеко. Двое в комбинезонах бросились к бомбовому люку. Открыли с отчаянным беспокойством. Извлекли молчащего Старика. Он сжимал в руках сигнальные ракеты. Осветили фонариком его лицо. Он слабо приоткрыл глаза навстречу лучу. Они тотчас поняли, что произошло: наушники шлемофона просто не доставали ему до ушей — он не мог услышать над Норвегией их команды и остался без воздуха на сверхгималайской высоте.

Однако, освобождая его от чертова шлема, парашюта и сигнальных ракет, они приглядывались к нему в свете фонарика с восхищением профессионалов: каким могучим оказался Старик — не отдал душу богу, а сам очнулся от обморока еще до приземления! Вот только В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ нужно будет помнить об этой голове уж очень нестандартного размера…

А над ночным аэродромом в шотландской глуши уже заходил на посадку другой самолет военно-воздушных сил Британии, прилетевший из Лондона за таинственно-важным лицом с континента. И в нарастающем гуле его моторов потонул тихий голос Бора:

— Ничего, в следующий раз все будет в порядке…

Игорь Евгеньевич Тамм (в мемориальной речи 12 декабря 62-го года): …Когда я, выслушав Бора, сказал: «Это было ужасно!» — он ответил, что ужасно было не это, а то, что, когда он в Лондоне ожидал сведений о самолете, с которым должен был лететь его сын, стало известно, что немцы сбили тот самолет. Лишь через несколько часов выяснилось, что при отлете погибшего москито в последнюю минуту его сын был снят с борта и потому благополучно прилетел другим рейсом…

Oгe Бор в своих воспоминаниях этой истории не рассказал. Ограничился четырьмя словами: «Я прибыл неделей позже».

Глава пятая. ПРОТИВОБОРСТВО

Отец и сын зажили в подворье св. Джеймса — одном из старых отелей Вестминстера. А в скромном здании на Старой улице Королевы им был отведен рабочий кабинет.