Нильс Бор

…Старая европейская столица на военном положении. Комендантский час — угроза расстрела за появление в темноте. И потому бегство засветло. Бегство без бегства: притворно прогулочный шаг в толпе и беспечные улыбки случайным знакомым. И условленное свиданье на людном углу: встреча с ученым-коллегой — карлсбергским подпольщиком профессором биохимии Линдерстремом Лангом и его молчаливый кивок на ходу, как сигнал «все идет хорошо!».

И без остановки — тем же шагом — к окраине на взморье. Там цветочные участки и желтеющие сады копенгагенцев. И со стороны: просто пожилая чета любителей-цветоводов идет к своей летней хижине — поработать и отдохнуть.

И другим маршрутом туда же Харальд с женой и маленькими детьми, которых не доверить чужому попечению. День хорош — отчего бы не провести его всей семьею на взморье?

А затем томленье бездействия в чужой хибарке среди садоводческого инструментария. Наконец ночная тьма. Безгласный провожатый. Короткий переход к берегу. И такая ненужная в эту ночь луна осеннего равноденствия.

И вот приглушенный перестук мотора в лунной тишине. Руки, протянутые с борта. Темные фигуры — с берега в лодку. Настороженный старт в неизвестность судьбы и моря. И тихое предупрежденье: впереди пересадка на рыбачью шхуну.

И, как всегда в ночи и в ожидании, сказочное появленье среди освещенных луною волн внезапно громадного силуэта маленького корабля. С борта на борт — наклонная доска. И снова протянутые руки. И хриплый приказ: «Все вниз!» И в пропахшей рыбою темноте — полуторачасовой побег в сторону слабо мерцающих огней нейтральной Швеции…

Крошечная гавань Лимхамн чуть юго-западнее Мальме — в каких-нибудь тридцати километрах по прямой от затемненного Копенгагена — приняла и укрыла беглецов еще до рассвета.

Был четверг, 30 сентября 43-го года.

Утренней ранью Бор расстался с Маргарет. Ему следовало как можно скорее попасть в Стокгольм… Он-то благодаря патриотам-подпольщикам был уже спасен. И в одну из ближайших ночей Маргарет встретит на побережье спасенных мальчиков. Но по ту сторону пролива со дня на день могла начаться истребительная акция вообще против всех, кто подпадал под расистские и прочие дискриминационные законы Германии, ибо теперь это были и законы Дании. Семь тысяч человек, заклейменных ярлыком «неарийцы», стояли на краю верной гибели. Не об ученых коллегах думал Бор, не о друзьях и ближних — о дальних. И всю дорогу в поезде Мальме — Стокгольм, не умея уснуть после напряжения, минувшей ночи, он обсуждал с самим собой: что же предпринять для этих людей, как выручить их из западни?

Западня… Мысль его покидала пределы Дании: гигантской западней для народов Европы были все страны, захваченные Германией. И в те первые часы своего освобождения Бор, как никогда прежде, ощутил готовность немедленно и ЦЕЛИКОМ отдаться ОБЩЕМУ ДЕЛУ военного разгрома гитлеризма. В нем нарастала воля к прямому действию. И он вспомнил в поезде о письме Чэдвика… Однако сиюминутошная задача, гнавшая его в столицу Швеции, заставила мысль вернуться к злобе дня: что же ему предпринять для обреченных датчан?

…Едва прибыв в Стокгольм, он встретился со Статс-секретарем Боэманом. Измученный сутками без сна и возбужденный тревогами пережитого, Бор был краток, но настоятелен: необходим демарш шведского правительства в Берлине — нейтральная страна может себе позволить дипломатическую защиту подданных соседнего дружественного государства! Статс-секретарь сказал, что такой демарш уже был предпринят, и ответ из Берлина оказался успокоительным. Правда, Боэман Германии не верил. Бор — тоже. А все-таки зацепка для оптимизма была. Минутная, она хоть разрешала непробудно заснуть до утра в загородном доме старого друга — ассистента Оскара Клейна.

Впервые за двадцать лет старший и младший поменялись местами: ученик давал приют учителю. Жизнь вознаграждала Бора за то, что в другие времена он делал для других.

…Он еще спал, когда Оскар Клейн дозвонился до Стефана Розенталя. Тот уже несколько дней обитал в Стокгольме после того, как датские патриоты доставили его па лодке в Ландскрону, а шведские полицейские — из Ланде-кроны в столицу. Клейн говорил по телефону намеками, просил приехать тотчас, но почему-то назначил встречу вне дома. Все объяснилось, когда вместо приветствия он произнес два слова: «Бор здесь!»

Стефан Розенталь: …Город в то время кишел немецкими агентами — персонал одного только германского посольства превышал, даже по официальным данным, несколько сот человек, — и не исключалась возможность покушения на жизнь бежавшего Бора. Были даны инструкции разговаривать по телефону осмотрительно, ибо подозревалось подслушивание. Просили вызывать профессора под вымышленным именем. Однако, когда ему самому случалось снимать трубку, он обычно произносил: «Говорит Бор…» В Стокгольме он находился под постоянной защитой шведской полиции и датских офицеров.