Никто не любит крокодилов

В казенных бумагах название этого института звучит не очень привлекательно — ВНИИЖП — Всесоюзный научно-исследовательский институт животного сырья и пушнины Центросоюза. И откровенно говоря, местное, кировское «имя» — Институт охоты гораздо точнее отражает то, чем занимается ВНИИЖП. Об этом также свидетельствует даже перечисление его лабораторий: экономики и организации охотничьего хозяйства; охотничьих угодий; воспроизводства и акклиматизации промысловых животных; техники охотничьего промысла; эксплуатации диких копытных и пернатой дичи; звероводства...Но, в конце концов, суть не в названии. В стране над проблемами охоты работают четырнадцать зональных отделений института: Украинское, Белорусское, Северокавказское, Волжско-Камское, Восточносибирское, Казахстанское, Якутское, Камчатское... Под Кировом расположены биостанция и опытное звероводческое хозяйство с песцовой, нутриевой и единственной в стране шиншилловой фермами. У института есть и питомник охотничьих собак, где ведется селекционная работа с породами промысловых лаек....Километрах в сорока от Кирова в Вятку впадает Чепца. Летом — это неширокая извилистая северная река. Весной же она разливается на километры и, пока не спала вода, по ней ходят буксиры, тянущие с верховьев за 170 километров от устья заготовленные с зимы плоты.Мы плывем против течения, и, несмотря на полный ход, который задан машине, наше суденышко делает десять, от силы двенадцать километров. А вокруг — половодье. Насколько хватает глаз, расстилается водная гладь и, отражаясь в ней, стоят полузатопленные кусты и деревья. Река часто петляет, и мы несколько раз теряем основное русло и неожиданно натыкаемся на отмели. Но, к счастью, поработав минуту-другую «полным задним», благополучно двигаемся дальше.Неторопливое движение располагает к разговору. Я беседую с директором ВНИИЖП Василием Федоровичем Гавриным.— Сравнительно недавно, года три назад,— рассказывает он,— институту выделили около 40 тысяч гектаров угодий, на которых мы сейчас создаем научно-опытное охотничье хозяйство...В основном это глухие лесные массивы, где в свое время проводились лесозаготовки. Там немало мест, в которых после лесорубов буквально годами не ступала нога человека. Участки старых вырубок и делянок поросли непроходимой стеной кустарника, березняка, осинника. В лесных дебрях водятся медведи, волки, встречаются рыси. По окраинам темных боров токуют глухари, а на тихих лесных речушках появились хатки бобров. Немало в угодьях лосей, зайцев, белок, лисиц, горностаев, барсуков, куниц, рябчиков, тетеревов, вальдшнепов — словом, всего того, чем некогда были богаты все наши центральноевропейские леса.Плывем уже несколько часов. Кроме шума двигателя, ничто не нарушает покоя реки. За весь почти стокилометровый путь нам встретилось всего три деревни....А вокруг бурлит жизнь. Вдоль кромки иногда сходящихся берегов степенно вышагивают чибисы, над водой парят чайки, перед самым носом буксира носятся кулички-перевозчики. Любопытная птичка. Размером чуть больше ласточки, она беспрестанно летает с одного берега на другой, словно что-то перевозит. Отсюда и ее имя. Только к вечеру, когда край солнца уже окунулся в расплавленное золото разлива, буксир причалил к берегу. Поселок Мотоусы. На его дальней окраине, подступающей к опушке, стоит домик — центральная база охотхозяйства.Еще до света меня разбудили:— В лес пойдете?Я рывком сбросил одеяло:— Конечно.Выходим на улицу. От вчерашней погоды — ни следа. Холодно. Моросит дождь.— Вот она, наша северная погода. То солнце, то снег,— говорит мой провожатый Александр Николаевич Романов.Сначала идем широкой дорогой — она угадывается в темноте, потом сворачиваем вправо и через поляну по старой лесовозной дороге углубляемся в лес. Здесь двигаться гораздо тяжелее. В эту пору, в середине мая, у нас под Москвой в лесу сухо, а здесь то и дело вязнешь в рыхлых сугробах. После редакционного сидения ходить сразу, с непривычки, ох, как нелегко. Жарко. Расстегиваю ватник.Примерно через час Романов останавливается: — Ток рядом. Идите след в след. И — тихо. Ни говорить, ни кашлять...Тронулись. И зачем только он предупреждал! На току я не впервой, а вот не успел пройти десятка шагов, как мучительно хочется кашлянуть. В общем, прямо как у Ходжи Насреддина: «И помните мое условие: не думать об обезьяне».Чуть заметно светает. У большой сосны Романов останавливается, манит к себе и шепчет:— Постоим здесь... Будем слушать...Но в то утро глухаря мы так и не услышали. Александр Николаевич только разводил руками:— Здесь они... Вчера же я был тут — три петуха пели...— Может быть, погода?— Да нет, им и мороз нипочем... Ну что ж, как говорится, на нет и суда нет,— вздохнул наконец Николай Александрович.— Пошли осмотрим мой путик.«Путик» — это ловчая тропа, по которой охотники-промысловики устанавливают силки и капканы.— Вы занимаетесь промыслом? — удивился я.— Нет. Это моя «лаборатория»: на путике у меня стоят живоловушки и силки для самокольцевания птиц,— разъяснил он.— Самокольцевание? А что это такое?— Вот на месте и увидите...Мы пробираемся только одному Романову знакомыми тропами. Через каждые двести-триста метров расставлены «живоловушки» на глухаря. Представьте себе ящик-воротца в виде буквы «П», сделанный из плотно пригнанных друг к другу нетолстых палок. На крыше расстелен кусок полотна. Над «входом» и «выходом» нависают концы жердей, к которым прикреплены края полотна. Птица ззходит внутрь, задевает за сторожок, жерди падают, увлекая за собой полотнища, и закрывают ловушку. Вот и все. Любопытно, что вместо приманки в «ловушке» песок или просто чистая сухая земля.— Глухарь, как известно, относится к отряду куриных, и ему, как и нашим домашним курам, необходима мелкая галька, что встречается в песке,— рассказывает Романов.— Ну, а где его в лесу найдешь, особенно в наших местах. Вот я и пользуюсь этим...День ли уж был такой, или нам просто не везло, но почти десяток ловушек, которые мы осмотрели, оказались пустыми.— Я вчера был здесь, а обычно обход делаю через два дня.— Ну, а вчера попался кто-нибудь?— Да. Три глухарки и петух.— А что вы с ними делаете?— Кольцую и выпускаю. Хотя, откровенно говоря, и жаль. Ведь глухарь — редкостная птица для большинства европейских лесов. А здесь их пока немало. Вот если бы организовать их постоянный отлов для других мест...— Что же мешает этому?— Откровенно говоря, наша косность. Институту вроде бы и не с руки заниматься отловом птиц. Хотя, я считаю, это было бы полезным делом, а охотхозяйству — неплохая прибыль. Это во-первых. А, во-вторых, я написал несколько писем с предложением организовать отлов глухарей, написал в том числе и в Московское общество охотников. Уж казалось, почему бы москвичам не заняться возрождением этой ценной птицы, тем более что под столицей ее почти не осталось. Но все мои письма остались без ответа. А глухарей можно не только у нас в стране расселять, уверен, с большой охотой их стали бы покупать другие страны...Между двух осинок ветерок играет обрывком тоненькой лески, привязанной к перекладине.— Сработала,— говорит удовлетворенно Романов.— Кто сработал? — недоумеваю я.— Силок, а выражаясь научным языком, «приспособление для автоматического кольцевания диких животных и птиц, основанное на применении самокольцующейся петли».— А где же она, петля?— А ее рябчик унес...Я решительно ничего не понимаю. А Романов между тем, сделав какую-то отметку в блокноте, достал из полевой сумки отрезок толстой капроновой жилки. На одном конце его незамысловатый карабинчик, на другом — петелька, а посередине прикреплена крохотная алюминиевая пластинка с выбитым номером. Списав этот номер, Александр Николаевич приладил карабинчик к обрывку лески, болтавшемуся на перекладине, пропустив его предварительно через петельку на жилке. Потом он аккуратно расправил силок.— Как же эта штука работает?— А вот смотрите.Романов просунул палец в петлю и стал затягивать ее. Вот она сошлась вокруг пальца, и карабинчик заскочил в петельку.— Видите? Теперь небольшой рывок, тонкая леска рвется, а кольцо-ошейник вместе с пластиночкой остается на птице.— Здорово! А сколько у вас таких силков?— Двести.— И все для рябчиков?— Нет, есть и для глухарей, и для зайцев. А вообще такие петли можно применять для всех птиц и зверей.— А медведей можно кольцевать? — шучу я.— И медведей можно,— серьезно отвечает Романов. — Ведь существует способ добычи животных с помощью петель. Замените их «кольцующими ошейниками» и пожалуйста — метьте и медведей, и лосей, и волков...Способ самокольцевания впервые разработан и предложен Александром Николаевичем. В научной литературе он так и называется: «метод Романова». Сейчас им кольцуют не только птиц: на Северном Урале с его помощью начали метить песцов, а в США — оленей. — Как видите, метод простой, эффективный и очень дешевый,— говорит Романов.— Его можно использовать не только для кольцевания...— ?!— Стоит заменить пластинку с номером портативным радиопередатчиком, и за таким «меченым» зверем можно вести постоянное наблюдение. Или подвесить колокольчик. Вот зайцу, например. Это ведь очень интересно — как он сам будет реагировать на звук, а другие звери? Схватит такого зайца лиса или нет?..— А что дает кольцевание здесь у вас в хозяйстве? Ведь обычно кольцуют перелетных птиц, чтобы узнать пути их пролета, места зимовок...— Этот метод позволяет нам судить о размерах участков, на которых живут те или иные звери и птицы. Так мы установили, что рябчик держится постоянно на площади до полутора квадратных километров, а перемещение глухаря в течение года не превышает обычно пяти километров, хотя существуют и дальние перекочевки его. Мне удалось установить случай перелета глухаря на расстояние свыше сорока километров. Далее, с помощью кольцевания можно более точно определять численность дичи в угодьях. Вот, например, несколько лет назад я проводил пробное кольцевание глухарей в Коми АССР. На площади в 200 квадратных километров осенью было добыто 30 птиц, 5 из которых оказались окольцованными. Но всего мы пометили 130 птиц, и таким образом, рассчитав по специальной формуле, мы узнали общее число глухарей в этом районе. Их оказалось 780. Кроме того, метод самокольцевания позволяет получать и другие ценные для зоологов и охотоведов данные — скажем, степень оседлости животных, предельный возраст и продолжительность жизни в природе, степень влияния охотничьего промысла на численность дичи, характер сезонного размещения животных и многое другое...Уже третий день мы живем в лесу. «Мы» — это егерь Николай Васильевич Плюснин, сотрудник института Михаил Павлович Павлов и я. Для моих спутников это место просто лесной квартал № 17. Для меня же один из самых глухих уголков хозяйства.Старая лежневая дорога делит квартал на две части. Одна — это обширная вырубка, сплошь поросшая густым — не пройдешь — мелколесьем. С другой стороны дороги стеной стоит бор. В лесу еще много снега, и даже дождь, который довольно усердно поливает все эти дни, не в состоянии промочить его. Однако именно благодаря снегу мы видели следы медведя, рыси, волков. И тот же снег, скованный ночным заморозком, предательски скрипел под ногами, когда мы затемно пробирались к глухариному току.Мы занимаемся рекогносцировкой: ищем места вальдшнепиных тяг, глухариные и тетеревиные тока, присматриваем удобные места для сооружения охотничьих избушек, которые намечено построить летом.Надо сказать прямо — места здесь отменные. Иной охотник и не поверит, что на тяге каждый из нас насчитывал по полтора-два десятка вальдшнепов, что на тетеревиные тока здесь слетается до сотни петухов, которые чуфыкают и бормочут так, что все звенит вокруг....Уже стемнело. Ярко пылает костер. Он настоящий, таежный — три длинных бревна, и нагоревшие за эти дни угли пышут жаром. Подмораживает. Но даже и в утренние часы, когда обычно холод все-таки добирается до тебя, нам тепло. Удивительное дело — стоило натянуть метрах в трех от огня плащ-палатку, и она, как экран, отражает тепло, под ней спишь, как дома. Это, кстати, очень хорошо знают охотники-промысловики. Мы сидим на мягкой лесной постели из лапника и пьем крепкий душистый, отдающий хвоей и дымом чай.Немного разморенные дневными странствованиями по лесу, теплом костра и горячей едой, не спеша ведем разговор. Беседа заходит об охоте, точнее, об охотничьем хозяйстве.— Так что же все-таки это такое, охотничье хозяйство? — начинаю я «затравливать».— Каким оно должно быть? Не слишком ли мы стараемся его «окультурить» — точный учет дичи, места токов, егеря, охотничьи домики... Так скоро охотников будут на машинах привозить на ток, вести по асфальтированной дорожке прямо к глухарю: «Вот, пожалуйста, глухарь № 37, он записан в вашей путевке. Стреляйте его». Так, что ли?Павлов хитро улыбается в свою рыжеватую «таежную» бородку и задает контрвопрос:— А неужели вы хотите, чтобы вся дичь была выбита и чтобы через 10—20 лет охота исчезла не только вокруг больших городов, но и в самых отдаленных уголках страны?— Нет, конечно, но почему такая крайность? Сохранить дичь, но не лишать охоту тех свойств, за которые мы так ценим этот замечательный вид спорта. Согласитесь: не ахти как приятно стрелять «нумерованную» полудомашнюю дичь, да еще «под конвоем» егеря. Кстати, мы, москвичи, ленинградцы, жители крупных городов, последние годы больше «охотимся» за путевками на охоту, которых много меньше, чем желающих...Михаил Павлович стал серьезным. Видно, тема разговора очень дорога ему, выстрадана им во время частых скитаний по лесным тропам.— Когда-то существовали охота — забава для богатых и охотничий промысел — тяжелый труд, которым жители тайги и тундры добывали средства к существованию. С тех пор много утекло воды. Но об охотничьем хозяйстве как-то забыли: второстепенная, мол, отрасль хозяйства и отмирающая. Забыли, конечно, не совсем, кое-что и сделано. Есть миллионы охотников-любителей, тысячи спортивных и сотни промысловых охотничьих хозяйств. Но многого не хватает в организации, руководстве, в экономике, в охране охотничьих богатств... И ученым-охотоведам подчас бывает очень трудно, ошибаются и они, но горько сознавать, что многие их рекомендации нельзя использовать в охотничьем хозяйстве из-за его отсталости. И ведь есть у кого учиться. Громадный опыт накоплен мировым охотоведением... Нет, не отомрет охотничье хозяйство, ему нужно только побольше уделять внимания и понять неизбежность в наши дни комплексного использования природных ресурсов на широкой научной основе...Павлов прервал свой взволнованный монолог, помолчал, а затем добавил:— Номерков на глухарей мы, конечно, вешать не будем, это вы зря. Но порядок в охотничьем деле сейчас нужен как никогда. Кончилось время, когда можно было охотиться где попало и как попало. Хотим мы или не хотим, а облик земли меняется, поэтому не может не измениться и охотничье хозяйство. Вы же сами сказали, что под Москвой уже не хватает и мест для охоты, и самой дичи. А вот в отдаленных районах «урожай» зачастую остается неснятым. Сейчас главный вопрос в охотничьем хозяйстве — нужно точно знать, сколько зверей, птиц имеется на том или ином участке леса, сколько их можно отстрелять с расчетом, чтобы не подорвать воспроизводства.Наиболее привлекательные для охоты места в густонаселенных районах приходится особенно беречь. И вы напрасно сетуете на путевки и «конвой» егерей. Беда лишь в том, что у нас кое-где «пересаливают» с этим делом. Еще много излишней писанины и бюрократизма в охотничьих организациях. Не везде нужны штатные егеря — организаторы охот. Нерентабельна птицеферма, если на курицу приходится по работнику. И в угодьях, производительность которых мы еще не в состоянии увеличить, нет смысла ставить сторожа на каждого зайца — все равно их больше не станет. Оберегать дичь в таких местах можно общественными силами и сокращением сроков охоты. Много хозяйств просто «липовых», созданных формально, из чисто местнических интересов или в дань «моде».Мы жалуемся на нехватку дичи и угодий. А сколько времени в году посещаются многие хозяйства? На какую дичь организованы в них охоты? Утка, заяц, лось?! А ведь наша охота многообразна и очень интересна. У Сабанеева описано около ста тридцати способов и видов охоты! Ею можно заниматься в течение всего года. Нам нужно пропагандировать наиболее спортивные и неистребительные способы охоты. Почему бы не привлечь отпускников и пенсионеров к отлову кротов и ондатр? Эти два вида «недобираются» даже в Подмосковье!Чтобы вести культурное охотничье хозяйство, нужно лучше изучить интимную жизнь животных. Научиться управлять ею: предвидеть «урожаи», предотвращать резкие спады ее численности, считать дичь и нормировать добычу...Вот над этим и работают, ходят лесными тропами и прокладывают свои путики охотоведы.