– Я думал об этом, но у меня заказов навалилось, а тут она прибегает, говорит, путевка горящая, за полцены. Ну и взял.
– А сейчас-то чего?
Задрыга привстал, снял с той же полки, где был паспорт, и положил перед врачом лист из блокнота. Татьяна, присевшая на тумбочку, не видела, что там, но Нестеров прочитал:
– «
– И что мне делать? Я хотел напиться до потери сознания, не вышло. Повеситься смелости не хватает, да и вообще я какой-то малодушный. Может, так и надо? Она ушла, когда у меня сорвались разом четыре заказа… Я просил: потерпи, скоро все будет хорошо, заказы будут. Она, ничего не говоря, убежала, пока меня не было дома. Я ездил договариваться с заказчиком, а вернулся – ни вещей, ни жены с дочкой. Только эта записка. Я даже не знаю, где их искать.
– Не возьмусь судить, – сказал Нестеров. – Но… не вы первый.
– Мне не легче от этого. Что мне делать?
– Для начала – разобраться со здоровьем, потом наладить свою жизнь и подать на жену в розыск, например за похищение дочери. Вы зарегистрированы как отец?
– Да, – Задрыга открыл паспорт на странице «Дети». – Вот.
– Ну вот, хотя бы добивайтесь права видеться с дочкой.
– Плохо мне, доктор.
– Таня, – громко сказал Нестеров, – позвони, вызови бригаду на желудочное кровотечение, Мэллори – Вейс.
Татьяна с коммуникатором ушла в гостиную.
Она сделала вызов и, вернувшись, услышала ровный голос доктора:
От удивления она присела на тумбочку. Доктор Нестеров читал стихи. Нет, – стихотворение, и в нем была живая горечь… обида, злость и презрение. Она затаила дыхание и слушала:
Раньше Таня не слышала этих стихов, и Нестеров открывался ей с совершенно другой стороны. Она слушала, и ей становилось больно и обидно. За что, она не могла понять, за того… за какую-то холодную подлость.
И она была абсолютно солидарна с автором стихотворения в вопросе: «Да где ж вы душу потеряли?»
Действительно, как же можно так? Ну хочешь проститься, надо делать как-то деликатно… по-доброму. Нестеров не останавливался и не сбивался. Татьяна заметила, что голос у него внезапно осип, будто у доктора перехватывало горло. Татьяна поняла, что стихи военных лет, что писались давно, что писал явно не доктор Нестеров. И ей было горько и обидно за того неизвестного парня, которому какая-то, наверное, давно умершая уже женщина написала страшное письмо, наполненное холодным безразличием.
Она слушала и невольно захлюпала носом.