Николай Вавилов

Потом на катерах пробирались по протокам необъятной волжской дельты. Стояли дни цветения лотоса. Из воды, чистой и теплой, над крупными блестящими зелеными листьями поднимались необыкновенно красивые розовые и алые соцветия. Тишину нарушало лишь негромкое кряканье уток. В лагунах собирали для коллекции цветы и корневища лотоса, вылавливали водяной орех, вытягивали целые оплетья водяных лилий. Кругом царил первозданный, ничем не нарушаемый покой. Заря таяла и гасла в камышовых зарослях, а вскоре загоралась снова. Побывали с пароходом и в Быкове, на родине самых крупных в мире арбузов, лакомились ароматными дынями в Дубовке. До озера Эльтона добирались уже на верблюдах. Своеобразно здесь было само земледелие — на солонцах и солончаках. Значительное место в посевах занимало просо. Собрали богатую коллекцию его разновидностей, не считая и других растений, типичных для засушливой степи.

В Саратов возвратились с большими вьюками, полными бумажных мешков с образцами. Николай Иванович сразу же приступил к их разборке, начал готовить книгу «Полевые культуры юго-востока», основой для которой послужили результаты трехлетнего изучения коллекций и материалов экспедиций по Саратовской и окрестным губерниям. И здесь, в центре России, тоже оказалось немало сортов и разновидностей культур, ранее неизвестных ученым.

В Воронеже собрался первый Всероссийский съезд ботаников. Вавилова попросили и здесь выступить с докладом о гомологических рядах. И снова — слова о большом открытии, о практической ценности его для селекции… в общем, полная поддержка ученых-ботаников.

Из Воронежа Вавилов поехал в Козлов: давно хотелось познакомиться с Иваном Владимировичем Мичуриным, об удивительных гибридах которого был немало наслышан, о них не раз упоминали и участники съездов.

Встретил Николая Ивановича еще совсем не старый человек, на вид довольно суровый, сдержанный, неразговорчивый. Провел по усадьбе, показал свои питомники и сад. Здесь, к удивлению Николая Ивановича, было столько нового, нигде дотоле невиданного: множество сортов и гибридов плодовых и ягодных культур, полученных в результате скрещивания генетически и географически отдаленных форм и непохожих ни на какие другие. Как, какими методами, исходя из каких соображений ему удалось их вывести? Как они себя чувствуют здесь, в Козлове, и как проявляют, особенно межвидовые и межродовые гибриды, материнские и отцовские признаки?

Видя искреннюю заинтересованность ученого и понимание сути дела, Мичурин все больше проникался к гостю доверием. Казалось, их беседе не будет конца. А в старом доме Мичурина сундуки, стоявшие у стен, оказались полны аккуратно переписанными на машинке своеобразными книгами-отчетами о проведенных скрещиваниях и полученных результатах, описаниями сортов и их свойств, причем все — с тщательно сделанными авторскими рисунками.

Николай Иванович, конечно, не раз встречал его статьи в журналах, но он и представить себе не мог, что тут, на окраине уездного городка, вдали от научных центров, в самых примитивных условиях, трудом одного человека и силами его небольшой семьи выполнена работа, которая будет иметь не только большое практическое (многие сорта украсили бы любой сад в средней полосе России), но и неоценимое научное значение. Поэтому стал убеждать Ивана Владимировича подготовить труды к печати, чтобы выпустить их целым собранием: ведь многое для этого уже сделано.

Сразу же по возвращении в Саратов Вавилов обратился в Наркомзем с запиской, в которой просил оказать Мичурину всяческую помощь. Эта просьба была услышана. Вскоре земля с садом была закреплена за Мичуриным пожизненно, выделен академический паек, выдана значительная сумма денег. Благодаря этому работа по селекции и размножению садовых культур могла быть поставлена более широко. И это действительно вскоре случилось.

НА БЕРЕГАХ НЕВЫ

В январе 1920 года к Вавилову пришла скорбная весть о смерти Регеля: он не выдержал лишений и отправился в весьма дальний и нелегкий по тому времени путь — под Вятку, в Грахово, к родным жены. Как рассказывали потом очевидцы, он был в приподнятом настроении, подтянут, бодр, шутил по поводу своего отъезда, что-де подкормится немного на сельских харчах, а к весне намерен вернуться в Питер и возродить свой обезлюдевший Отдел. Обещал даже обдумать одну проблему и, вернувшись, сделать доклад о мерах по развитию семенного дела.

До родни он кое-как добрался, но в переполненном вагоне заразился сыпным тифом и по приезде скончался. Не раз приходила на ум Николаю Ивановичу потом одна его фраза из письма: «Неизвестно, выйдем ли мы с Вами живыми из этого хаоса…»

Смерть 53-летнего ученого, старшего товарища, с которым они так сблизились в последние годы, потрясла Вавилова. Написал некролог. В нем слова, граничащие с отчаянием: «Ряды русских ученых редеют день за днем, и жутко становится за судьбу отечественной науки, ибо много званых, но мало избранных».