Николай Вавилов

Караван был невелик: шесть лошадей, четыре всадника. Шли по пути, знакомому только проводникам, и то не всем. Поднялись так высоко, что даже костер не мог разгореться из-за нехватки кислорода. Два дня пробирались по краю ледника, ночевали прямо на льду. Не однажды за ночь приходилось вскакивать и бегать — «разминаться», чтобы хоть немного согреться. Теплой зимней одежды с собой не взяли, не рассчитывали, что ночевать доведется в гигантском высокогорном морозильнике. «Состояние замерзающего в течение двух суток не очень приятно, — писал Вавилов, — и оно смягчается общим пониженным тонусом — безразличием ко всему, что бы ни случилось».

Однако ледник все же одолели и стали спускаться в долину, где далеко внизу гремел Вахш, зажатый в узком, глубоком ущелье. Через него был перекинут «чёртов» мост, составленный из нетолстых бревнышек, уложенных в ряд и кое-как застланных хворостом. Скрепы на нем ослабли, а кое-где и совсем разошлись, поверху образовалась наледь. Мост провисал и покачивался на ветру. Ступали по нему осторожно и уже, казалось, перебрались благополучно на другую сторону ущелья, когда позади вдруг раздался крик: оступившаяся лошадь сорвалась вниз, река подхватила ее и тотчас уволокла под лед. Часть собранных материалов и дневников ученого пропала.

И дальше путь был не легче. Лошади с трудом передвигались по узкой каменистой тропе, поднимаясь на перевал, с которого потом столь же напряженно и еще более осторожно приходилось спускаться. Так — несколько крутых подъемов и спусков, пока наконец добрались до Гарма. Здесь пришлось сформировать новый караван; проводников-киргизов сменили таджики. Все надеялись, что самое страшное осталось позади — ехали по зеленой и все расширяющейся долине. Опять лето, совсем тепло, на полях еще не убраны хлеба. Местные сорта пшеницы, ржи, ячменя, овса оригинальны: низкорослы, коренасты, неприхотливы, хорошо закалены суровой горной природой и приспособлены к резким погодным колебаниям. Поэтому они представляли особый интерес для селекции. С жителями здешних мест Вавилов уже сам довольно легко объяснялся на фарси. Активно помогал ему хан Кильды, который пристрастился к процессу сбора растений и охотно расспрашивал крестьян о культурах и сортах, об особенностях тех или иных посевов, отбирал вместе с ними образцы. В кишлаках путешественников принимали радушно, сердечно, охотно отвечали на вопросы, обеспечивая всем необходимым.

Но вот снова горы, они начали подниматься все выше и круче, а долины становились все глубже и превращались в ущелья. Караван опять пробирался вдоль реки — Пянджа — по узкой тропе, местами переходящей в подвесную тропочку или, как ее тут называли, по оврингу. О таких тропах в горах Николай Иванович уже слышал немало, но он все же и представить не мог, как трудно и опасно идти вдоль отвесной скалы или через ущелье по узенькой, висящей над пропастью тропе, потрескивающей и прогибающейся под ногами, да еще вести по ней лошадей с вьюками. Эти мосточки, устроенные из жердей, уложенных на колья, горизонтально вбитые в щели между скал и сверху заложенные хворостом, песком, а кое-где и щебнем, казались Вавилову необыкновенным изобретением ума и рук человеческих. Как их прокладывали? Кто? Когда? Каким образом перекидывали через пропасти с одной отвесной скалы на другую? Как и чем вбивали в каменные стены деревянные колья? Откуда их брали? А жерди, бревнышки, хворост, щебень? Как затаскивали все это сюда, на такую высоту?

Даже хан Кильды не на все мог ответить. Он просто говорил:

— Вниз — не смотри! А то конец, амба! Смотри прямо перед собой. Лошадь пусть идет впереди, держись за хвост ее и шагай себе потихоньку, осторожно. Лошадь — существо умное, она — выведет…

Сам он смело и уверенно ступал на любую тропу и легко, даже изящно, плавно, слегка покачиваясь, нес по узкой тропочке свое большое тело. Ай да мирза-баши!

Хан умело выбирал и место для ночевки, сноровисто и быстро разбивал «лагерь» в совсем, казалось бы, не подходящем для этого месте: на крошечном «пятачке» над пропастью.

Он словно наслаждался трудностями и приключениями, очевидно, вспоминая молодые годы в родных горах. Варил всегда вкусную похлебку из любой неказистой птицы, какую удавалось подстрелить в пути. Любил угощать спутников и рассказывать им забавные случаи «из жизни», и сам при этом смеялся, да так громогласно, что эхо перекатывалось по горам.

Однажды пришлось пробираться по ветхому оврингу. Трещали пересохшие сучья, ноги проваливались в щели, лошадь, которую Вавилов вел на поводу, приседала и фыркала. Но вот опасное место как будто осталось позади, и он решил сесть верхом. Проехал немного, и конь вдруг испуганно захрапел, бросился вскачь, проводники сзади закричали, над головой нависла какая-то тень, раздался громкий клекот орла. Николай Иванович сполз с седла, опустился на скалу. Хан Кильды, подъехав, положил ему руку на плечо, другой рукой показал в небо:

— Кумай! Большой кумай! Тут гнездо близко, вот он и кинулся. Давно здесь, видно, никто не ходил… Но ты — молодец! Тебя нелегко напугать. Молодец!