Николай Рерих

В Печерском монастыре монахи привыкают к художнику, который пишет то стены, то звонницу, то ризницу, то «дорогу крови», по которой шел игумен, казненный вскоре Грозным.

«Если и Псков мало знаем, то как же немногие из нас бывали в чудеснейшем месте подле Пскова — Печерах? Прямо удивительно, что этот уголок известен так мало. По уютности, по вековому покою, по интересным строениям мало что сравняется во всей Средней Руси. Стены, обитые литовцами, сбегают в глубокие овраги и бодро шагают по кручам. Церкви, деревянные переходы на стене, звонницы, все это тесно сжатое дает необыкновенно цельное впечатление.

Можно долго прожить на этом месте и все будет хотеться еще раз пройти по двору, установленному странными пузатыми зданиями красного и белого цвета, еще раз захочется пройти закоулком между ризницей и старой звонницей. Вереницей пройдут богомольцы; из которой-нибудь церкви будет слышаться пение и со всех сторон будет чувствоваться вековая старина. Особую прелесть Печерам придают полуверцы — остатки колонизации древней Псковской земли. Каким-то чудом в целом ряде поселков сохранились свои костюмы, свои обычаи, даже свой говор, очень близкий лифляндскому наречью. В праздники женщины грудь увешивают набором старинных рублей, крестов и брактеатов, а середину груди покрывает огромная выпуклая серебряная бляха-фибула.

Издали толпа — вся белая: и мужики и бабы в белых кафтанах; рукава и полы оторочены незатейливым рисунком черной тесьмы. Так близко от нас, презирающих всякую самобытность, еще уцелела подлинная характерность и несколько сот полутемных людей дорожат своими особенностями от прочих.

Часто говорится о старине, в особенности о старине народной, как о пережитке, естественно умирающем от ядовитых сторон неправильно понятой культуры. Но не насмерть еще переехала старину железная дорога, не так еще далеко ушли мы и не нам судить: долго ли еще может жить старина, песни, костюмы и пляски? Не об этом нам думать, а прежде всего надо создать здоровую почву для жизни старины, чтобы в шагах цивилизации не уподобиться некоторым недавним „просветителям“ диких стран с их тысячелетнею культурой».

Художник призывает хранить старину в жизни. Художник хранит эту старину в своих этюдах костела на Вилии, Иверского монастыря на Валдае, псковского кремля — десятки этюдов вырастают в огромную сюиту, прославляющую Древнюю Русь и ее великое искусство «городского строения».

Художник выбирает в каждом городе то строение, которое будет писать, и видит только строение, отделяя его от повседневной жизни, идущей на улице и во дворе. Располагается художник вблизи от здания, сплошным темным контуром выделяет его очертания, подчеркивая слитность их с землей, с пространством, и одновременно выделяя, отделяя их каменное пространство от воздуха.

Художник внимателен к ритму постройки, к чередованию проемов галереи, крепких колонн-бочонков, к порталам, напоминающим порталы романских храмов, к крыльцам с провисающими гирьками, которые делят арку пополам, тянут ее к земле и одновременно снимают тяжесть. Художник всегда занят объемом здания, его соотношением с плоскостью земли; он передает тяжесть камня, усилие вознесения куполов, которым предшествуют стены, оплечье, барабан — все каменное, увесистое как бы пустившее корни в землю.

Рерих подробен в карандашных рисунках; в этюдах маслом он обобщает детали, строит здание на полотне, как строили его сами каменщики. Деталь, часть здания — паперть, портал, окно — обязательно воспринимается в соотношении с другими, невидимыми частями. Именно здание как единое целое, как некий самостоятельный завершенный организм, живет на этих полотнах своей жизнью — оно построено людьми, но сами люди не изображены возле своих жилищ и храмов (вспомним, как усиленно заселял старые московские улицы Аполлинарий Васнецов, по-своему живописующий старину). Люди могут только смотреть вместе с художником на здания, возведенные предками. И художник словно говорит каждым этюдом, каждой зарисовкой: это построено людьми, и вы, люди, храните возведенное предками. Не знающий прошлого не может думать о будущем.

В том же, 1904 году в числе многих других картин русских художников 83 этюда Рериха были отправлены на выставку в Соединенные Штаты, за океан. Все они не вернулись в Россию.

Обстоятельства задержки-пропажи картин подробно изложил Сергей Маковский, объехавший в 1906 году Америку. В письме к Рериху от 21 августа 1906 года он сначала воздает хвалы Новому Свету: «Америка превосходит все ожидания. Новый мир. Новые люди. Новая культура. Наши обычные европейские идеи об „американизме“ — ложны. Мы привыкли видеть в Америке какое-то грозящее продолжение Европы. Неправда. Европа стареет, идет к концу. Америка нарождается. Культура, которой гордится Европа, — симптом конца. Варварство Америки — начало… Ее эстетика — эстетика новой жизни».

После этого гимнического начала следует очень трезвое изложение дел.