Николай Рерих

Прежде самой раскопки надо съездить на разведки, удостовериться в действительном присутствии памятника. Не полагаясь на сведения разных статистик, перекочевываете вы от деревни до деревни на „обывательских“ конях, с лыком подвязанными хомутами и шлеями. Всматриваетесь буквально во всякий камешек; исследуете подозрительные бугорочки, забираетесь в убогие архивы сельских церквей; подчас, ко всеобщему удовольствию, делаетесь жертвой какой-нибудь невинной мистификации.

Местами вас встречают подозрительно:

— Никаких, ваше высокоблагородие, исстари древних вещей в нашей окрестности не предвидится. Все бы оно оказывало.

— Сами посудите, барин, откуда мужику древние вещи взять? Ни о каких древних вещах здеся и не слыхано.

Ежели же вы пришлись по нраву, оказались „барином добрым“, „душою-человеком“, то вам нечего будет принуждать к откровенности собеседников. Вечером, сидя на завалинке, наслушаетесь вы любопытнейших соображений, наблюдений естественнонаучных, поверий, наивных предположений. Сперва из осторожности прибавят: „так, зря болтают“, или „бабы брешут“, а потом, видя ваше серьезное отношение, потечет свободный рассказ о старине, о кладах, о лихих людях — разбойниках.

Но не дай бог попасть в руки книжного волостного писаря или словоохотливого попа: каждое дельное сведение придется покупать ценою выслушивания бесконечных замысловатых повествований:

— По одну сторону речки-то полегло славянство — гвардия, народ рослый, а по другую-то — мордва и черемисы. Черепа недавно еще находили. А вот в Лохове не так давно были ступени плитные древнейшего храма языческого, а поблизости нашли сруб, из него разные предметы добывали. В настоящее время ступени выломаны на плиту, а сруб завалили камнями — известно: дурак — народ!

— Степи! Степи! — восклицает другой. — Знаете ли вы, господа археологи, откуда степи взялись? Неужто так и сотворил господь бог плешину на лоне земном? Изволите видеть этот пол? Вот окурок, вот крошки, вот лепешка из-под каблука, и везде пыль. Беру я теперь эту метлу и провожу по полу — ни окурков, ни грязи не бывало. Провожу еще раз — крошки исчезли. Махнем в третий — и пыли не видно, разве где по щелкам забралась — по овражкам кустики. Идут это по земле гуннские народы; идут еще… готы, вандальцы! Невесть кто идет: и печенеги, и половцы, и татары; чище всякой метлы и щетки ополируют, выскребут на удивленье — пылинки в щелке не оставят, кустика не увидишь! И кого только не носила мать сыра-земля…

Повыудив что можно дельного изо всех подобных рассказов, вы приступаете к самой работе».

В живописи Рерих идет к лаконизму, к обобщениям; в очерках своих он подробен и наблюдателен, как добротный художник-передвижник:

«Грудой почерневшего леса и побурелой соломы раскинулась невеликая деревенька. Часа четыре утра. Петухи перекликаются. Пастух затрубил — выгоняют скотину. В сенях, слышно, вздувают самовар; кто-то пробежал босыми ногами. Староста — у него вы остановились — будит вас. Стекла запотели — свежо на дворе. Зубы самовольно выстукивают что-то воинственное. Вы вздрагиваете, умываясь холодной водой. Народ уже собрался. Ломы, кирки, лопаты, топоры — необходимые раскопочные снаряды — все в исправности. Потянулась шумная гурьба к курганам, что раскинулись невдали от жилья. Небо без облачка. Из-за леса сверкает солнышко. Приятно бодрит студеный утренник».

Так же точно описаны приготовления к раскопкам; бабы, мужики, дети, окружившие работающих, их простодушные разговоры и свои ощущения:

«— Слышь ты, тут шведское кладбище!.. В Красной одного сидячего нашли; рядом ложка чугунная положена и ножик. В головах-то горшок…

— Только поужинать собрался, а тут его и накрыли…

Колеблется седой вековой туман, с каждым взмахом лопаты, с каждым ударом лома раскрывается перед вами заманчиво тридесятое царство…»

Это — из очерка Рериха «На кургане», написанного еще в 1898 году.

За ним следуют очерки-отчеты об археологических работах: «Некоторые древности Шелонской пятины и Бежецкого конца» (1899), «Некоторые древности пятин Деревской и Бежецкой» (1903), «Каменный век на озере Пирос» (1905). Они снабжены отличными фотографиями или рисунками автора. В них деловито сообщается: «Опрошено 92 селения, исследован 51 курган». В них пунктуально описываются черепки с ямочным орнаментом, кремневые наконечники, бусины, янтарные изделия. Здесь же — простодушные рассказы сельского попа о побоище между славянами и мордвой на речке Березовке и о том, как некий древний князь спалил в неистовстве свой город, узнав о смерти красавицы-дочери. Здесь же — сравнение, характерное для годов, когда Лев Толстой писал отчаянные воззвания, открывал столовые для голодающих крестьян: «Когда нашли пряжку, народ хлынул в яму, как в голодный год за хлебом…»