Николай Некрасов

Как чуть позднее сам Некрасов писал Островскому, в декабре в редакции «Современника» велись разговоры о ликвидации журнала. Тем не менее какие-то если не гарантии, то во всяком случае уклончивые устные обещания или увещевания (вроде «не стоит, милейший, так убиваться») Некрасов получил, поскольку всё-таки не прекратил выпуск журнала и не предпринял никаких экстраординарных мер для его изменения.

Герцен в начале февраля 1866 года писал в «Колоколе»: «Издатель «Современника» после двух предостережений просил у Валуева поставить «Современник» снова под цензуру. Валуев отказал, ссылаясь на то, что переход «Современника», «этого свободолюбивого журнала», под цензурное положение будет равносилен прямому, фактическому заявлению, что новое, бесцензурное положение русской журналистики хуже старого, бесцензурного. Впрочем, не исполняя просьбы Некрасова, Валуев утешил «Современник» следующего рода советом: «Продолжайте ваше издание на том же положении, а я даю слово не давать третьего предупреждения и не закрывать журнала… если только редакция «Современника» согласится представлять статьи на мое предварительное рассмотрение…»». Как почти всегда, источник осведомленности Герцена неизвестен, но очень возможно, что в этом бестактном и потенциально опасном для Некрасова утверждении есть большая доля правды. На решение продолжать выглядящее безнадежным дело повлияли и финансовые обстоятельства — к декабрю были уже получены значительные подписные суммы. Возможно, вопреки всему Некрасов скрепя сердце решил продолжить журнал, будучи не в силах собственноручно уничтожить дело своей жизни. Желание прекратить «Современник» было только тактическим приемом (в духе «сам закрою, дайте только сделать это, не разорившись окончательно, зачем еще меня наказывать?»).

В этом году произошло крушение, хотя и не столь громкое и заметное, еще одного некрасовского «проекта» — Карабихи. Небольшое, но весьма фешенебельное имение Некрасов покупал для того, чтобы иметь место, где он чувствовал бы себя полным хозяином, принимал гостей, был окружен приятными ему людьми. При этом он одновременно не хотел заниматься хозяйством, а желал иметь что-то вроде дачи, куда можно приезжать на лето или ненадолго в другое время года на охоту, на отдых, поработать, отвлечься от петербургской клубной и журнальной жизни. Такие идиллические планы означали, однако, что хозяйство должен вести кто-то другой, поскольку речь шла всё-таки об имении, требующем поддержания в течение всего года, а не о даче в современном смысле слова. Некрасов решил, что на роль управляющего лучше всего подойдет его самый младший брат, которому он давно покровительствовал. Теперь Федор Алексеевич поселился в Карабихе на положении полууправляющего-полухозяина. Младший Некрасов оказался вполне на своем месте: быстро отремонтировал большой дом и восточный флигель, привел в порядок другие обветшавшие строения, наладил работу винокуренного завода. Таким образом, он был полезен старшему брату, которого никак не стесняло его присутствие во время приездов в Карабиху в 1863 и 1864 годах. Однако в 1865-м всё изменилось. 18 февраля у Федора Алексеевича, прошлой весной женившегося на Софье Ивановне Миллер, родился первенец Алексей (рождение его было радостно встречено Некрасовым в шумной компании. «Пьем и тебе советуем пить!» — писали веселые собутыльники счастливому отцу). При всей радости, которую вызвало появление на свет племянника, оно означало, что соседями Некрасова в Карабихе становится уже целая семья. И Некрасов перестал чувствовать себя в собственном имении как дома: теперь он был вынужден спрашивать мнение брата и его жены о гостях, которых хотел бы позвать (например, отказывается от намерения привезти с собой сестру Лизу, незаконную дочь их отца, присутствие которой могло оскорбить чувства Софьи Ивановны). В последующие годы Некрасов приезжал в Карабиху почти каждое лето, но уже в качестве «дорогого гостя», чьи привычки и вкусы свято блюдутся, но который не чувствует себя абсолютным хозяином. Те планы, которые он возлагал на это место, оказались утопией. В 1867 году он продал Карабиху брату с большой рассрочкой, становясь в имении гостем уже не только фактически, но и формально.

В творчестве перипетии года наиболее прямо отразились в сатирическом цикле «Песни о свободном слове», имеющем нечастый у Некрасова «герметичный» характер литературы о литературе. Цикл построен как своеобразный хор голосов, обсуждающих новые условия жизни прессы, в котором звучат мнения Наборщиков, Рассыльного, Поэта, Литераторов, Фельетонной букашки и Публики. Резюме содержится в стихотворении «Осторожность», метко характеризующем развивающийся у издателей страх перед любой сомнительной темой, а своеобразным эпилогом становится печально-юмористический текст «Пропала книга!» о сожжении по распоряжению суда книжки начинающего литератора Суворина «Всякие». Цикл, написанный в то время, когда автору было не до смеха, полон необычного для Некрасова комизма: