Можно ли что-нибудь понять из того, что я тебе пишу? Очень трудно передавать разговоры. Он сам записал мне эти пункты, так как я боялась позабыть их. Я только могу сказать, что очень рада была с ним познакомиться, и от души желала бы, чтоб ты с ним повидался. Он мог бы рассказать тебе многое, чего я не в состоянии воспроизвести, уж очень все это сложно и длинно. Он ни о чем не просит, ему лично ничего не нужно, исключительно лишь ради тебя и всеобщего блага он просил разрешения повидать меня, чтобы высказаться обо всем. Он очень умен, сним легко говорится; он рассказал много прискорбных вещей, о которых приходилось слышать и от других. Так мало честных людей! Он говорит, что в этой армии царят страшная распущенность и беспорядок, но он того мненья, что если б старик имел надежного помощника, можно было бы многое изменить к лучшему. И это стояние солдат в течение долгих месяцев на одном месте в то время, как они могли бы с успехом наступать, по его словам, действует на них деморализующе.
Постоянно контрасты — крайности.
Теперь довольно о делах.
Серый, скучный день. Мы спешим в город, О. и Т. должны быть на заседании Комитета, а я поеду с М. и А. в лазарет Зимнего дворца — там сейчас лежит 358 солдат. За всю ночь спала не более получаса — невыносимо, и притом без всякой причины, — я ничем не была озабочена или огорчена: не было милой “живительной теплоты”, чтоб успокоить меня.
Теперь прощай. Бог да благословит тебя, мой дорогой! Страстно целую тебя.
Навеки твоя старая
Горячее спасибо за твое дорогое, длинное письмо.
Киев-вокзал. 28 октября 1916 г.
Моя возлюбленная душка!
Мы приехали сегодня утром в 10.30, и, подумай! были встречены мамой, Павлом и Сандро. Кроме них было еще три генерала, губернатор и городской голова. Так как я и Бэби должны были заехать в
Войска и все школы — военные и др. были выстроены вдоль улиц. Порядок был образцовый, но, к сожалению, погода была не из приятных: стоял туман, было темно, хотя и не холодно. Со смешанным чувством я обошел наши старые комнаты. Так ярко вспомнилось прошедшее и смерть несчастного Столыпина.
До самого завтрака мы просидели в моей комнате, рассматривая интересные альбомы мама; она любит эту комнату, потому что в ней по утрам светло.
Затем мы позавтракали втроем, и Бэби впервые кушал с аппетитом.
Только что доложили, что курьер должен немедленно выехать. Храни Господь, моя любимая, тебя и девочек! Нежно целую.
Навеки твой
Царское Село. 29 октября 1916 г.
Мой родной, милый!
Ужасно была рада, получив вчера твое милое, длинное письмо — от всей души благодарю тебя за него! Как я рада, что, — судя по твоей телеграмме, — вы могли уютно втроем позавтракать, но хотелось бы знать, как вам удалось отделаться от Михень. И виделся ли ты с Ольгой, или она все еще больна?
Тепло, пасмурно, идет дождь, туман — самая “подлая погода”, как говорят моряки.
В прошлую ночь спала всего 1/2 часа, эту — всего от 5 1/2 до 71/2, — это страшно мучительно. Схожу на часок попозже в лазарет, чтоб дать отдохнуть ногам и спине, которые все еще болят после лазарета Зимнего дворца. Это отняло у нас час времени, — назад они отвезли меня в кресле на колесах через пустые залы.
Приняла в городе
Позавтракала и пила чай в поезде. Дома приняла бедного
Сегодня принимаю
Сейчас я должна просмотреть кучу
Собираюсь немного покататься, чтоб освежить голову, так какмне днем предстоит выслушать 4 доклада.
Целую тебя, мой ангел, так горячо и крепко, как только возможно. Бог да благословит и да защитит тебя, любимый!
Навеки всецело
Ц.С. 30 октября 1916 г.
Мой любимый, милый!